Марья Сергевна поджимала губы – она всегда нервничала, когда Берта ударялась в воспоминания. Милица Александровна тепло улыбалась стене напротив.
– Он ездил по городу на агитационном трамвае, – рассказывала Берта. – Трамвай останавливался, и Троцкий говорил речь. Мы были комсомольцами, мы махали ему с тротуаров!
– Что вы можете помнить? Вы были еще маленькая, – не выдержала как-то Марья Сергевна.
Берта запнулась.
– Это был двадцать второй или двадцать третий год, – возразила она, – мне было тринадцать лет…
– А вы помните двадцатые годы? – повернулась я к Марии Сергевне.
– Помню, – отрезала та и двинула к выходу из кухни.
В то время ей было около девяноста. Она родилась в 1897 или 1898 году, видела, соответственно, Революцию, гражданскую войну, Большой террор, Вторую мировую войну и вот – перестройку.
Единственным воспоминанием о прошлом, которого мне удалось от нее когда-либо добиться, был рассказ о том, что в 1913 году, когда праздновали трехсотлетие дома Романовых, у нее была роскошная коса.
Я училась на третьем курсе филфака МГУ, и ко мне ходили в гости однокурсники. Федоровича мое филологическое настоящее волновало. У него были личные отношения с университетом. Перед войной он успел закончить три курса историко-филологического факультета МГУ.
Однажды, когда мы в очередной раз насмешливой гурьбой просочились мимо него, Федорович обиженно крикнул вслед:
– Я знаю филологию лучше вас!
Легко превратиться для посторонних в комического персонажа.
На фоне всего этого в МГУ продолжали читать старую программу, и нас невозмутимо готовили сдавать «научный марксизм» на госэкзаменах (мы были последним курсом, который его учил). Это был совершенно дзен-буддистский опыт. Хлопок одной ладони.
Тогдашний декан филфака Волков читал курс по советской литературе. Он читал лекцию, попутно иллюстрируя на доске: рисовал точку, вокруг нее меловой круг: «это личность, это общество». Чертил от точки линии к кругу: «в советском реализме личность накрепко держится за общество». Стирал все, рисовал точку снаружи круга – «в романтической литературе герой противопоставляет себя обществу». Я сидела в первом ряду, и он избрал меня, как того человека, глядя в глаза которому все это произносилось. Когда Волков оговорился и заявил, что «расскажет об этом в прошлый раз» – это было точь в точь по кортасаровскому «Преследователю», «звезда полынь разлетится шесть месяцев назад». Книга лежала у меня на коленях. Я не выдержала и стала смеяться. Волков тоже заулыбался.
По телевизору показывали политику и рок-концерты. Показали живое выступление Лед Зеппелин однажды.
Мы