Как его дух ликовал, когда тот одобрил убийство Стефана, он мог войти в него и руководить его бунтом против бога, ибо он был отмечен Христом. И был раздосадован, когда он увидел Христа, как сердце предало его и пошло на свет, и как он крестился и прозрел. Ему пришлось отделиться. Того нарекли Павлом, но дух бунта не хотел подчиняться, и взял часть его и оставил его имя до крещения – Савл. Он преследовал Павла, намериваясь убить. И он убил его, устами Нейрона приказал убить Павла, и он же занес меч над его головой и срубил ее. Но прежде, чем умертвить его, он видел, как тот смотрит на него, огонь в глазах, прожигающий все вокруг, видя сердцевину и истину. Жгучий взгляд, чего-то непонятного, он казался неприятным и суровым, но на самом деле в нем была переисполнена нечеловеческая любовь. Вместо удовольствия, дух получил лишь страх и брезгливость. Дух башни хотел выпорхнуть из тела палача, но не смог, что-то его приковало к телу, и ему пришлось умертвить себя и почувствовать ужас умирания грешника. Он еще долго содрогался при этих воспоминаниях. Но сеять боль и смутьянство он не переставал, а сеял еще более рьяно, словно хотел отомстить за все страхи перед крестом, перед куполами, перед церковью, перед заповедями и добродетелью.
Со временем он находил людей себе, в которых жил, потому что нравилась ему душа, убранные покои человека. Очищенная душа, но не чистая, давало ему покой, хотя свои пакости не оставлял, и от своих проповедей не отказывался. Как только он уставал от вялотекущего покоя, он доводил своего носителя до безумия и духовной злобы. Особенно ему нравились те люди, которые свою никчемность, напыщенность, гордость, ненависть и безбожье, прятали под такими качествами, как любовь к людям, самопожертвование, сочувствие, стремление к свободе человека и ко всему светлому и доброму. Это приводило его в восторг, и к такому экстазу, который был неописуем, к такому делу к нему присоединялись другие бесы, и он был виртуоз всего этого. Сатану он чувствовал, но никогда не видел, да и не нужно ему было этого, он был одиноким волком, убийцей человека, и равного ему не было, он был и стражем сторожевой башни и видел с нее всех, кто пытается возвыситься. Он страж и раб, и все остальные духи были ничто, и он никогда не падал перед ними на колени, хотя они и являлись ему вместо матери и отца.
Его всегда веселило, что человек ставит свои благодетели, свой разум, свои чувства, выше божественных, выше бога. Его это действительно веселило, и как их было легко дурить, как будто детей. А если они еще пытались поговорить с духами, которые могли бы исполнить их жалкие прихоти, например, даже такие, где иступленные пытались обниматься с самим Христос, он делал все, что они хотели, а потом когда мог с радостью забирал их души. Но иногда детско-садистская радость сменялась жгучей ненавистью, когда даже падшему человеку протягивалась невидимая рука Христа, и вытаскивала душу из его омута. Он был абсолютно убежден,