Башня левой руки. Максим Молчанов

и настоящий ядовитый змей для нас, – примирительно заговорил он. – Можно воспринимать и так Христа, а можно и по-другому. В умелых руках он ключик открывающий дверь любой души, я еще раз подчеркиваю, абсолютно все двери и для всего, и тогда уже не имеет значения ни время, ни пространство, ни даже жизнь. Для наших далеко идущих просветительских целей, он для нас незаменим. Если хотите, он наш великий учитель. Вы пока не посвящены в наши тайны, Елена Петровна, но как только вы побывайте на Востоке… Кстати, вы еще не передумали ехать? Нет! Отлично, это очень мудро с вашей стороны… – И снова продолжил повествование. – Вы поймете, и увидите великих учителей, и наивысшей из них Христос. Но не тот, который рисуется в Евангелии, там он убог, нищ, слаб, – там вы увидите все его могущество, и других учителей, которые придут к нему на замену. Вы знаете, мы ждем одного человека, великого, он будет богом, вот тогда… – И он резко замолчал. Глаза покрылись туманом и потухли, и он снова увидел, как позади Елены Петровны вылезла тень и что-то тихо нашептывала, только ему. Он как-то рассеянно кивнул.

      – Что такое? Вы увидели учителя? – Елена Петровна оглянулась.

      Владимир Сергеевич ничего не ответил и отвернулся, уставился на картину неизвестного художника, где девушка смотрела с портрета, сидя на траве и откусывала яблоко. Он смотрел на нее, и его лицо каменело, губы плотно прижались, а вены на высоком лбу пульсировали в ярости.

      – Христос – для нас великий учитель, пока вы этого не поймете, не войдете в высший круг познания, и я вас уверяю, не достигните наивысшего просветления. Только с помощью сакрального и магического Христа, вы сможете узнать все тайны мироздания, и я вам больше скажу, Елена Петровна, влиять на сакраментальные нити, и в первую очередь на человеческие души.

      – Но эта церковь, она же просто ужасна, она все ставит в опальное положение, а Христос их символ для борьбы с нами, – воскликнула она.

      – Это вы правильно подметили. Церковь надо уничтожить, нападать на нее, не дать им дышать, так что бы они все издохли. Опорочить их, чтобы никто им не верил или сделать так, чтобы они отступили от своих позиций, и приняли наши манифесты. Если церковь будет разрушена, то они примут такого Христа, каким мы его создадим. Пока церковь придерживается своей веры, пока верна сама себе и не отступает от святых отцов, мы бессильны что-то поменять, и не сможем сделать сами себя, и придти к вершинам славы и всеблагоденствию. Ведь мы же не звери, но хотим справедливости и счастья для всех, еще раз хотел вам подчеркнуть, Елена Петровна, счастья для всех. И всеобщему счастью мешает только церковь… Надо помнить и быть готовым, как только церковь падет, прольется столько крови, что последующие люди будут содрогаться. Но чтобы земля дала всеобщее благоденствие нужно удобрить землю, и лучше, чем крови ничего не найти, ради будущего детей, ради рая на земле…

      – Неужели нет другого пути? – спросила она, больше для очистки совести, чем от ужаса.

      – К несчастью, нет… Ох, бедная матушка земля, сколько люда расплодилось на