Мне не пришлось долго мучиться, чтобы забраться наверх, а в детстве мы таскали всякие камни и железки, чтобы вскарабкаться. Я сидел совсем недалеко от дорожки, над которой трубы образовывали арку, в надежде, что Вова Миронов пройдёт именно отсюда.
Кошек собиралось всё больше. В какой-то момент мне показалось, что если бабулька с тазиком не пошевелиться, они просто разорвут её на части. Но вскоре она размотала тряпки с тазика и вывалила пышущую густую кашу в миски. Коты накинулись на пищу и с тихим писком начали поглощать, иногда обжигаясь и визжа. Мне казалось, я улавливаю запах рыбы или, во всяком случае, рыбьей требухи.
Старуха бормотала, пихала кого-то клюкой, поучала. Потом взяла тазик и заковыляла к подъезду. Ходила она чертовски медленно и всё время бормотала. Шла, шаркая, громко вздыхая и бормоча.
Мне вдруг пришло в голову позвонить Ирке. Я не думал, что она с кем-то начала встречаться после нашего расставания. Мне казалось нормальным, позвонить ей сейчас.
Я достал телефон, жалея, что не прихватил с собой бутылку. Нажать на звонок не успел.
– Даня!?
Немного растерянно я повернулся к дорожке. Мирон в чёрном пальто до колен, шарф, как дохлая, выпотрошённая змея на шее, на голове тонкая шапка. Для шапки слишком тепло тем не менее он в шапке. Высокий, как секвоя, даже как будто выше Пенька, хотя это не так.
– Здорово!
Он держал в руках пакет с бухлом.
– Ты чего здесь?
– Да там полный писец! – отозвался я.
Он аккуратно поместил пакет на трубу слева от меня, а сам сел справа. Не проверил даже на что сел, никогда не проверяет, даже если там гвоздь будет торчать, сядет. И не жалко ему было в таком пальто садиться на грязную трубу.
– Ты чего так поздно? – спросил, бросая взгляд то на ужинающих кошек, то в темноту перед собой.
– Вика просила сходить с ней в универ. Она приболела, на пары не ходит, но рефераты писать надо. Ходили за книжками. С подругами её встретились.
– Симпатичные?
– Есть пара штук, но не особо… так… если разве что, разок, другой…
– Звони! – сказал, пихая его плечом.
– Даня, что случилось? – спросил он озабоченно.
– Не хочу туда.
– Ты чё с Бабуином посрался?
Я после недолгой паузы:
– Бабуин – сука! Наркош и…
– Какой еще наркош?
– Обыкновенный…
Мирон поморщил брови, уставился на меня впритык.
– Да, ты чё говоришь? – не поверил он.
– То и говорю, нюхает он. Сам сказал.
– Вот чёрт! Как он?.. как он вообще? Как он мог?
Что за детский вопрос, думал я. Как мог? Да, так и мог, засосал своими широкими бабуиньими ноздрями «винта» и всё.
А самому мне тревожно, ведь с детства знакомы, из детского сада вместе сбегали в парк и на дереве сидели, над дорожкой. Плевали с ветки на растрескавшуюся тротуарную плитку. Бабуин хорошо лазал по деревьям, очень хорошо. Он поэтому