Но доверчивую улыбку
навсегда сохранила фреска.
Платье – словно вчера надела,
та же легкая хмарь на небе…
Как ошибся я! Что наделал!
Двадцать с лишним веков здесь не был.
Юный ветер над миром реет,
он в музейные рвется холлы…
Между нами, как пропасть, время,
беспредельный, безбрежный холод.
Словно я услыхал случайно,
забывая, что жить мне мало,
эхо тысячелетней тайны,
что так долго не умирало.
* * *
Борису Полякову
Коммунальный оазис в пустыне асфальта…
Здесь в прохладе, сменившей полуденный зной,
извлекала игла из пластинки контральто
безнадёжно забытой певицы одной.
Молодела мелодия, и на паркете,
сняв обувку, стараясь из всех своих сил,
танцевали прилежно серьезные дети,
и товарищ мой гулко о чем-то басил.
Я смотрел на детей, на их робкий румянец,
позабыв, что совсем от жары изнемог,
и пленял меня их зажигательный танец,
что балетным канонам ответить не мог.
А певица все пела. И было мне жалко,
я боялся: неужто случится вот-вот —
скажет властно папаша, довольно, мол, жарко,
и священное действо навеки прервёт.
Я молил про себя: «Ну, еще хоть десяток,
только десять коротких секунд волшебства!»,
и планировал с неба весёлый десантник —
жёлтый лист, и робела другая листва.
…Мы – как листья. Летим мы без автопилота.
Всех нас прочно забудут, настанет наш час.
Лишь бы танец листвы, лишь бы счастье полёта
повторились еще – это память о нас.
* * *
Зацветают паслёны.
Столько зрячих ветвей
над щемяще-зелёной
стороною твоей.
Моют резкие реки
берегов керамзит…
Ты запомнишь навеки
этот краткий визит
к травам чистым и рослым,
к тыну, где коновязь.
В том общении с прошлым
есть и с будущим связь.
* * *
– Останься!
Но поезд трогает,
перроны бегут назад.
Не надо смотреть так строго:
тебя выдают глаза.
Читаю я в них: «Ну что же
уставился, как баран?
Еще не поздно, Сережа,
в вагоне сорвать стоп-кран.
Ещё твой путь неопознан,
он пройден всего на треть.
Еще ничего не поздно —
даже и умереть…».
А я, на подножке стоя,
от смерти не жду вестей,
раздавленный пустотою
бессмысленных скоростей.
* * *
– Как имя твое, скажи мне?
– Но тут ни при чем слова —
тут голос задиры-грома,
апрельская синева,
капель, что дырявит вёдра,
оживший от спячки дом
и радостная собака,
виляющая