Вдруг, когда в церкви зазвонили к «Достойно»16, и мощный звук колокола, донесшись и до села, ворвался и в тихую избушку, больная открыла глаза.
– Анют, это ты здесь? – спросила она слабо.
– Я, мамонька, – ответила девочка, вставая и наклоняясь к ней.
– А это что звонят? Значит, сегодня уже праздник?
– Да, праздник.
– Ну, слава Богу! А батька где?
– В лесу с Ванюхой и медведями.
– Ну, вот и хорошо. Значит, работать будут. И ты?
– Да, мамонька.
– Вчера повторила? Хорошо?
– Повторила, батька хвалил.
– Умница ты у меня! Золотая девочка! – похвалила мать, пытаясь через силу погладить руку дочери. – Вот что, Анюта, я ведь не сегодня-завтра беспременно помру, а сироток-то малых своих мне жалко! Наша Афимья хоть добрый человек, а все ж не мать родная… Ну, так побожись ты мне, что как бы тебе ни жилось, ты родной семьи не забудешь. Коли даже отец тебя в другую деревню замуж за богатого или за бедного выдаст, а ты все-таки о братьях да о сестрах помышлять будешь. Ну, когда вырастут, тогда их дело… а пока малы…
– Ей Богу, ей Богу буду, мамонька! – твердила девочка, дрожа всем телом.
– И работай всегда много – в этом вся жизнь и вся сила наша… – продолжала мать, заметно изнемогая. – Вот и сегодня… здесь хорошо…
– Буду, буду!
– Поцелуй меня, дочка.
Анютка, затаив дыхание, бережно прикоснулась губами к обезображенному лицу матери, и вдруг от этого прикосновенья у нее точно потеплело, отошло на сердце, и возвратилась способность плакать. Она рыдала долго, долго, почти с наслаждением ощущая, как облегчается ее со вчерашнего дня точно скованная грудь.
– Полно, не плачь, Бог милостив! – проговорила больная. – Дай мне лучше пить, да закрой спину. Холодно, а дышать нечем.
Анютка встала с колен, сделала все, что ей было сказано, и опять села на скамейку.
Больная снова забылась, и в избе опять воцарилась тишина, от которой у девочки опять замерло сердце, да так и осталось. Слезы снова точно иссякли, а грудь заныла.
Наконец, часу во втором село начало оживляться. Послышался стук экипажей, звуки человеческих голосов, но Анютка все сидела неподвижно в той же позе.
Пришла из церкви и старушка Алефтина, и, почти вслед за нею, явился и доктор.
Анютка почему-то боялась господ, вскочила и вышла в сени.
– До вечера не проживет! – мимоходом говорил в сенях Алефтине доктор, вовсе не заметивший стоявшей в темном углу девочки.
– Ах, горе-то какое! – вскричала старушка. – В этакий-то день! Ведь и священника-то сегодня, пожалуй, не дозовешься. Вы хоть барину-то