– Но зато Маргарита Ивановна, очевидно, превосходно понимает чувства отца, – насмешливо вмешался доктор. – Она только что заступилась перед вами, Софья Николаевна, за человека, который с нестерпимой скорбью в сердце все-таки хочет заработать кусок хлеба детям. Кроме того, я как врач посоветовал бы и каждой матери не оставлять детей под впечатлением страха перед каким-нибудь предметом, в сущности, вовсе не страшным. Дети испугались медведей в минуту действительной опасности, так пусть теперь опять посмотрят на них спокойно. Ведь года через три Леонид с нами на медведей ходить начнет, а из остальных сыновей Григорья Александровича двоим придется в солдатах побывать. Да и вообще, трус человек куда годится?
– Ну, так Оленька… она девочка… – стояла на своем Софья Николаевна, уже видимо взбешенная всеми возражениями и, в особенности, тоном доктора.
– О! И девочкам и дамам полезно иметь побольше самообладания! – возразил Александр Иванович, почтительно кланяясь. – А к этому нужно привыкать, кажется, с детства, потому что в зрелом возрасте оно дается, как видно, довольно трудно.
– Однако, господа, нам в церковь пора! – поднялся со своего места Григорий Александрович, заметя, с каким искренним испугом смотрела его жена на багровые пятна, выступившие на лице окончательно взбешенной Вихревой.
Эта женщина вообще славилась своей злостью и сварливостью, благодаря которым делала неприятности во всяком доме, который награждала своим посещением. Ее все не любили; некоторые, люди слабые или очень мягкие, боялись ее, а умный, добродушный и прямой доктор ставил себе в удовольствие не пропускать ей даром ни одной из ее злых выходок. Она это знала, и каждая из встреч их всегда оканчивалась более или менее крупной перебранкой.
– Ах, да! Правда! Поедем, господа! – обрадовалась находчивости мужа Ольга Николаевна. – Дети, одевайтесь! Я велю принести вашу шляпу к себе в уборную, Софья Николаевна. Пойдемте ко мне.
– Молодец доктор! Как я рад, что он отбрил эту жабу! – вскричал Леонид, с восторгом целуя почему-то, вместо доктора, Маргариту Ивановну.
Остальные дети бросились тоже к ней. Им показалось, что Софья Николаевна ее обидела, и хотелось смягчить обиду своими ласками.
– Ну, Лёлюшка, – возразила та мягко, ласково, но твердо, – нехорошо мальчику ваших лет старшим прозвания давать. У каждого человека есть свои недостатки, и у нас с вами… и разве нам понравилось бы, если бы нам прозвища давали? Оленька, несите-ка сюда вашу шляпу и накидку, я вам помогу одеться.
Невдалеке от усадьбы Высокого, сверкая на солнце и сбруей, и лаком, и пестротою роскошных нарядов седоков, потянулась к погосту вереница господских экипажей. Лошади дружно неслись по мягкой проселочной дороге, освежаемой влагой окрестных лесов. Проходившие крестьяне приветливо кланялись соседям помещикам, прибавляя шагу, чтобы поспеть к началу обедни.
Как только стоявший