Это его описал Солженицын в повести «Один день Ивана Денисовича»: когда поздно вечером Иван Шухов едва поспел в лагерную столовку, чтобы впервые за целый день работы хлебнуть горячей баланды, туда пришел и другой заключенный – высокий, с аристократическими манерами. До Ивана доходили слухи, что этим зэком «по всем лагерям было невесть сколько сижено-пересижено». И голодный Иван, только что с жадностью высосавший свою порцию прямо из жестяной плошки, через край, с почтением простолюдина наблюдает, как тот, высокий, сперва вынимает из кармана чистую белую тряпочку и расстилает перед собой, потом «ложит» на нее свою порцию хлеба и не спеша начинает есть баланду из плошки, будто перед ним сервиз, а он сам – за барским столом…
Как и почему этого русского барина не согнули, не сломали, не искалечили десятилетия мучений, голода, холода, лишений и унижений в его скитаниях по адовым кругам российских тюрем и лагерей? Как и почему?
Через двадцать лет после освобождения Волкова, стоя рядом с ним у окна в вагоне поезда, я спросил его об этом.
Я робел перед ним и не мог так прямо сформулировать свой вопрос: «Как вам удалось уцелеть и сохраниться?» Но по его быстрому взгляду я увидел, что он понял меня прямо. И ответил прямо.
В железнодорожных странствиях случается много интересных собеседований, очевидно, мирный стук колес способствует рассказам:
– Знаете, мне помогал общий уровень моей культуры. Я не имею университетского образования – как сына помещика, меня не принимали в советские университеты. Но я с детства знал несколько языков. Французский, несмотря ни на что, крепко сидел в моем сердце. Я много читал и многое помнил наизусть. В самые тяжелые и грустные моменты испытаний, чтобы не поддаться ни на муки, ни на провокации, я памятью цеплялся за прочитанное, концентрировался на воспоминаниях детства и всей моей тогда еще недолгой жизни. Я научился уходить в себя, в свое прошлое, как черепаха прячется в свой панцирь. Это было мое моральное преимущество перед мучителями: в такие минуты я им не принадлежал. Иногда это давало мне и практические преимущества: как-то начальник одного из лагерей приставил меня учить своих детей немецкому языку, что спасло от изнурительных работ в морозном лесу. Да и кормили меня лучше, и в баню посылали чаще, чтобы вшей им не занес. Иногда, если начальник был не зверь, поручали мне какую-нибудь конторскую