– Из-за его пристрастий?
– Согласитесь, гомосексуализм в те времена был весьма авантюрен.
– То ли это слово для определения? Опасен- да. Пагубен- да. Но не проиграл ли Оскар борьбу… Его любовные капризы буквально уничтожили как его семью, так и его работу. А вы говорите, авантюра. Последняя должна нести задорный замысел, противоборство действительности, если угодно. Оргии с мужчинами в Италии несут лишь смирение.
– Как хочется вас передразнить… Все бы вам так по-русски разобрать по частям и обгадить. Такие все благочестивые, одаренные, обученные и во всем разбирающиеся. Только «гомик этот английский, которого все знают только из-за Дориана», как наверняка охарактеризует его добрая половина наших с вами соотечественников, был, есть и будет мерилом, светочем и недосягаемым рубежом. Но да ладно, это уже романтическая проза кухонных разговоров. А мы с вами, смею предположить, находимся не в подобающем пространстве… Что же у вас за манера гаденькая такая перебивать?
– Уточнять.
– Уточните после того, как я расскажу все до конца.
– Извольте меня простить!
– Еще и острите… Уайльд, Уайльд… Интересовало и пуританское воспитание, коим явно подпортили множество судеб. Анна была более сдержанна, но все-таки признавала, что английский театр вполне способен ее удивить и очаровать. Ведь Анна самая настоящая актриса. И это не оскорбление, которым многие мужчины награждают ветреных женщин. У моей Анны такая профессия. Как мне это льстило… Такая женщина когда-то прильнула ко мне, подобно доверчивому ребенку. Как жаль, что ребенок так быстро меня перерос. На подмостках театра Олдвич выступала Вивьен Ли. Помню чуть припухшее от слез лицо Анны, когда та посмотрела Унесенных ветром. Друри-Лейн, Гранд-опера, Шафтсбери. Десятки мест, в которых Анна желала бы впитать в себя энергетику, мощь драматических кругов, всю высокопарность, которую только могут излучать подобные места. Да, Англия могла бы стать для нас обоих отдушиной. Но не сложилось. Как и сотня других вещей. Мы не успели.
– Вы договорили?
– Мне жаль, что разговор начался с Анны… Вы бы знали, как зудит мой язык от молчания. Перед тем, как попасть к вам, я молчал очень долго, неприлично долго. Пытался разговорить стены, потолок. Диалога, сами понимаете, не намечалось. Поначалу я как-то неуверенно слонялся, как бы заискивая перед пустотой. Не жалуюсь, не жалуюсь, не смотрите исподлобья. О чем же я говорил?
– Неужто