Шли семидесятые годы – еще не застой, но предчувствие его.
Как-то в феврале мы с Геной взяли билеты на концерт итальянского скрипача Уто Уги. На афише было указано, что он является концертмейстером Нью-Йоркского и Филадельфийского оркестров.
На концерт собралось восемнадцать человек. Мы сидели в промороженном насквозь зале, не раздеваясь и сбившись в кучку – видимо, инстинктивно надеясь, что так будет теплее. Билетерши шепотом попросили нас рассесться в шахматном порядке, чтобы создать хотя бы видимость заполненности зала. Мы послушно расселись. В ложе за моей спиной стена была покрыта инеем.
Вышел маэстро. Он был в смокинге со сверкающей в луче прожектора скрипкой – явно, старинной. Мы замерли, и он начал играть. Он играл и играл, а мы просто потеряли ощущение времени – так хорошо он играл.
Где-то в конце третьей пьесы я обратил внимание на то, что на его лице появились капельки пота. Потом капельки стали собираться в маленькие ручейки и потекли по лаку корпуса, грифу и капля за каплей стали падать на пол, сверкая в луче прожектора. Зал затаил дыхание. Мы видели мастера, которому было неважно – где он и кто перед ним. Он играл не для нас, а для того, кто был нам не виден. Того, для кого только и играет настоящий артист.
Маэстро закончил. Он был бледен. Мы аплодировали. Мы только что увидели в маленьком зале провинциальной филармонии настоящее чудо.
Позже я узнал, что директор нашей филармонии дружил с директором Одесской филармонии и тот всегда посылал доставшихся ему знаменитостей в маленький Херсон. И спасибо ему за это.
PS Каждый раз, когда я смотрю эпизод «Оттаявшие звуки» из мультфильма о Мюнхгаузене, я вспоминаю этот концерт в промороженном зале херсонской филармонии, и звуки волшебной скрипки Уто Уги снова оттаивают в моей памяти.
Кстати, Уто Уги жив-здоров, живет в Италии и записывает музыку в студии.
БОЛЕРО
Вечером мы с Геной пошли в Большой зал консерватории на что-нибудь. Гена окончил музыкальную школу и потому музыку слушал осмысленно. Я же слушал ее по-крестьянски напряженно, пытаясь понять, что же в ней такого есть. Я чувствовал, что есть, но не понимал – что. Упорство же мое объяснялось надеждой на то, что еще чуть-чуть – и мне откроется тайна музыки, благодаря которой я смогу понять что-то еще более глубокое, о чем догадываюсь пока смутно. Ведь не зря же Ницше сказал, что консонанс в музыке нам дан только для того, чтобы мы не сошли с ума от ее истинной сущности – реального диссонанса.
Итак, в программе был концерт французских романтиков – почти полный консонанс с легкими признаками диссонанса. Было жарко и душно, а в буфете не было холодильника. Мы выпили по бокалу теплого сладкого шампанского и поднялись на балкон. Весь балкон был занят студентами консерватории (видимо, их пускали бесплатно, что было бы вполне