ВСЛЕД ЗА ХЭНКСОМ (ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ)
Мне нравится Том Хэнкс как актер. Обычно в пустых фильмах он не снимается. Кроме, пожалуй, серии фильмов по Дэну Брауну. Поэтому, когда я увидел книгу его рассказов, купил немедленно. Недавно я с переменным удовольствием прочитал прозу Стивена Фрая и Хью Лори. Обычно я предпочитаю книги режиссеров, но избранные актеры тоже обладают даром письма. Кстати, интересно было бы почитать прозу Энтони Хопкинса…
Рассказы Хэнкса не разочаровали, но и не очаровали. Один рассказ все же привлек внимание названием – «Здесь думы сердца моего». Его содержание показалось мне занятным, и когда я задумал сам написать что-либо подобное, то еле устоял перед соблазном дать своему сборнику рассказов это название. Копирайт? Да я всегда был сторонником Антикопирайта, если при этом автор указывает первоисточник. Это, по-моему, честно и не ущемляет ничьих прав. Но впоследствии эта идея показалась мне банальной и я задумался над оригинальным названием. Правда, все время сбивался на «Былое и думы». В итоге Державин одержал чистую победу.
Правда, под «душой души моей» я, в отличие от Гавриила Романовича, разумею не Б-га, а Её Величество Жизнь – прекрасную и неповторимую.
Формой выбрал «ума холодные наблюдения и сердца горестные заметы» без определенного плана и внутреннего сюжета. Ну, чуть-чуть кое-что приукрасил, кое-о-чем умолчал. Моя жизнь – как хочу, так и описываю. Конечно, мне не безразлично, понравится моя книга кому-либо или нет. Я старался. А дальше, слегка перефразируя средневекового мудреца Аль-Маварди – «и если у писателя установилось мнение, ничем не смущенное и не подверженное сомнению, то пусть читатель следует ему и не ополчается на него, если воспоследует промах и постигнет ошибка, ибо Божественные предначертания сокрыты, а Божественный рок – победитель».
Как-то так.
Автор
Май 2019
ОБ АВТОРЕ
Закончил химфак МГУ, доктор экономических наук.
Женат, две взрослых дочери.
Пенсионер, но для солидности называет себя фрилансером.
По работе не скучает.
Ленится с удовольствием.
Критичен, иногда до желчности, поскольку когда-то вычитал, что это – признак настоящего интеллигента.
Вероисповедование – православное, захожанин. Уважает священные тексты ислама, иудаизма, буддизма, ламаизма.
Предпочитает фильмы и книги нон-фикшн и киберпанк.
Любит хорошую поэзию (Пушкин, Лорка, Заболоцкий).
Глубоко увлечен средневековой поэзией и прозой Дальнего Востока (Япония и Китай).
Зачарован притчами Чжуан-цзы и суфийской литературой.
Красивист (по терминологии Ландау).
ВЕРЕЯ
Речка тихая Верея —
И легка и звонка струя.
Словно вытканная лучами
Голубая вода твоя.
И плывут по ней облака,
Как ладьи в давние века.
И взметнулась ввысь колокольня,
Словно машущая рука.
Только потом он узнал, что речка, протекающая по Верее и теряющаяся в камышах и водорослях, называется Протва. Да ему это и неважно было. Главным было ощущение пронизанности всего вокруг ярким солнечным светом и прохладным ощущением счастья, наполняющего организм до краев. Снаружи было тепло, а внутри прохладно, отчего флюиды счастья проистекали из него и обратно непрерывно. Термопара маленького счастья.
Намахавшись кувалдой в стройотряде до изнеможения, раз в неделю он приезжал в Москву, шел в свою комнату в общежитии на 15-м этаже и ждал ее. На этаже было пусто. Легкое эхо бродило по залитым солнцем коридорам.
Она маленькой точкой появлялась из-за угла химфака и шла по направлению к Главному зданию. Он сразу безошибочно узнавал ее, распахивал окно и ликующе кричал, растягивая ее имя на гласных. Она останавливалась, махала рукой и ускоряла шаг.
Потом пленка воспоминаний рвалась и дальше мелькали отдельные кадры. Вот она, стоя у окна в комбинации, курит, задумчиво глядя в окно. Вот он ловит ее испытующий взгляд искоса и просто любуется ей, не обращая внимания на облачко тревоги на ее лице. А вот она идет впереди него к лифту – он опять любуется ее ладными ножками в туфельках на шпильках и мелкими шажками из-за юбки-бочонка и Х-образной формы ног, о которой одна опытная женщина сказала ему, что с такими ногами рожать будет легко. Причем тут рожать, – не успевал подумать он, как они уже садились в лифт, приникали друг к другу и становились одним целым, не дожидаясь, пока закроются двери. Пятнадцать этажей поцелуя приводили его в полуобморочное состояние, в котором были перемешаны бешеный стук сердца, готового выскочить из груди, пронзительная грусть близкого расставания и всепоглощающая любовь к этим бездонным глазам.
Потом всю неделю он жил ожиданием этих мгновений.
Во время