Незадолго до ее кончины отец взял его с собой в Хабаровск. Он не смотрел тогда на нее в больнице. Она стала страшной, и он не мог больше любить ее. Прятал глаза. Боялся разоблачить, показать, что видит ее притворство, ее тщетные усилия оставаться здесь… Он убежал. Ничего не запомнил.
В его памяти запечатлелась другая картина – вдоль Амурского бульвара у деревянных навесов рынка, возле ларьков, киосков, лачуг до самого железнодорожного вокзала ряды нищих – безногие обрубки, безглазые чудовища, безрукие монстры – защитники Родины. Герои отгремевшей десять лет назад войны. Их худые тела прикрывают выцветшие до пыли лохмотья. Передвигаются обрубки на деревянных самокатах, отталкиваясь вбитыми в деревяшки гвоздями…
Ранним утром, когда солнце еще раздумывает подниматься, он видит крестный ход. Серые тени ползут по улице к насиженным местам… Карлики прыгают на самокатах в конце этой мертвой процессии…
Года через два, когда он снова окажется в Хабаровске, в этих местах не будет больше ни одного калеки… Деревянные лачуги снесут. Дореволюционное здание вокзала взорвут. На его месте возведут железобетонную коробку, похожую на Кремлевский дворец съездов.
По утрам солнечные блики все так же будут радовать глаз, жизнерадостные марши призывать к физзарядке. В такие минуты он будет думать о смерти, о том, что когда-нибудь тоже умрет. Он будет думать, как лучше умереть. Прицениваться. Задохнуться? Замерзнуть? Утонуть? Быть зарезанным? Застреленным?.. Только не в больнице! Не от этой страшной болезни!..
Череда старух. Не счесть их желтые лица. Теперь он понял – только ради этого понимания стоило жить – никто никогда не помирает совсем. Он чувствует их присутствие. Даже тех, с кем не был особенно близок. Ему, конечно, пора. Он устал от ненатуральной жизни, которая теперь окружает его со всех сторон. Эпизоды жизни ретроспективно отматываются куда-то в глубь прошлого. Он не до конца уверен, что эти фильмы точно воспроизводят все как было. Они возникают перед его глазами без напряжения, без его стараний. Куда денется эта фильмотека, когда его не будет? На какую полку, в какое хранилище? Кто кроме него может увидеть эту длинную киноповесть? Ответ очевиден – никто. Он единственный зритель. И без него фильма не будет. Надо успеть досмотреть.
Дэзи сомнамбулой передвигается перед ним. Ей скучно. Она поднимает из травы зеленое яблоко, вытирает о шорты, надкусывает, морщится и бросает. Жарко. Если бы не дед, думает она, не вылезала бы из пруда. Может, все-таки появятся пацаны, иногда такое случается и тогда бывает весело. Сегодня она уже бегала на пруд, но там не было ни души. Искупалась и вернулась домой.
Дэзи включает проигрыватель, танцует на веранде под «Тину-транс», изображая Дамиссу. Скоро ей это надоедает, она садится на крыльцо, подпирая голову руками. Дед наблюдает за ней через опущенные веки. Он чувствует, как