– Живой, – возвестил лысый. – Вон пальцами зашевелил. Айда отсюда, пускай малыши свои мультики досматривают.
И собровцы сели в автобус, и тот покатил, оставив после себя голубоватое облако выхлопных газов и троицу, для которой вечер был безнадежно испорчен.
Жираф и Крюк поднялись на ноги синхронно. Первого боль уже отпустила, но он изображал страдальца и шел навстречу второму, согнувшись в три погибели. Они обменялись понимающими взглядами. Держась за животы, словно их понос прихватил, они подошли к Гному. Тот как раз поднял дрожащие веки. Его бледная, с голубыми прожилками вен рука коснулась лба. Казалось, он проверил: на месте ли голова, и, убедившись, что она на месте, с облегчением вздохнул. Его рот, кровавый, точно у недавно вкусившего крови вампира, раскрылся:
– Во встряли.
– Да, – согласился Жираф, – вытянули не ту карту.
– Совсем не ту, – кивнул Крюк. – Сегодня нам выпал туз пик.
Сыпля зловещими проклятиями в адрес ментов, они по очереди изучили свои отражения в зеркале заднего вида. Состояние их лиц не добавило им оптимизма. Матерясь так, что и старый сапожник заткнул бы уши, Жираф завел машину.
– По домам, – сказал он.
Его ненависть ко всему живому в тот миг была бездонной.
Куда приводят крылатые мечты
Просить у родителей деньги Роману Белозерцеву не позволила совесть. Он просто ушел из дому, шепнув матери, чтобы она не беспокоилась.
– Я не пропаду, – сказал он ей.
– Пропадешь! – воскликнула мать – стареющая женщина с заплаканными глазами. – Такие, как ты, всегда пропадают.
Это была правда.
Но Ромка не остановился. Он толкнул дверь, слыша за спиной материнский плач и гневные возгласы отца.
Роман был ребенком поздним и единственным. Он рос добрым, веселым, беззаботным и оставался таковым до последнего времени, до того дня, пока не встретил свою любовь…
Окруженный родительской заботой и лаской, он целыми днями просиживал дома; не связывался с «плохими компаниями», не посещал «подозрительные вечеринки». Кончив школу, он поступил в университет, где за ним тут же закрепилась репутация домашнего мальчика.
Пай-мальчика всегда можно узнать потому, как неловко он чувствует себя, ругаясь матом. Его выдают аккуратно отутюженные брюки и робкая улыбка, появляющаяся всякий раз, как только над ним пошутят. В довершение Ромка носил очки, этот вечный атрибут маменькиных сыночков.
– Ромыч, курнем анаши? – подмигивал ему парень из группы, и тотчас, будто опомнившись, хватался за голову. – Да-да, я и забыл совсем: тебе ведь мама не разрешает.
У девчонок гораздо лучше получалось вогнать в краску смешного очкарика. Одна из них при встрече посылала ему воздушные поцелуи, от которых он чувствовал дрожь во всем теле. Другая смущала его тем, что обращала внимание на предметы своей одежды.
– Ромочка, – говорила