Исходя из представленного в книге понимания личности как уникального психологического инструмента (органа) овладения человеком его родовой сущностью[197], «наддеятельностные смыслы» являют отношения не к самой необходимой деятельностной активности как таковой, а к этой умопостигаемой сущности. Их роль (миссия) не в регуляции и отражении конкретных успехов, неудач, перипетий, порождаемых и отражаемых конкретными деятельностями, а в удержании такого отношения ко всему пространству бытия и времени, которое не уничтожимо даже фактом физической смерти субъекта (тогда как любой «деятельностный» смысл претендовать на это не может).
Научная психология этот «наддеятельностный» пласт предпочитает пока игнорировать или, по крайней мере, отделять, ссылаясь на то, что это предмет уже иных дисциплин – прежде всего философии, этики, теологии. С самой этой констатацией можно вполне согласиться, но при одном условии, а именно – признании того очевидного факта, что пласт «наддеятельностный» значимо связан с судьбой «деятельностного», а через него с судьбой человека как такового. Заметим также, что само «наддеятельностное» не является при этом окончательно вершинным, само из себя исходящим, оно скорее транслятор, оформление, поле проекций еще более высоких влияний, собственно, уже духовной сферы. Равным образом и «деятельностный», наличный психический аппарат устремлен в обе стороны, ориентируясь, преломляя не только задачи непосредственно окружающей действительности, но и активно вопрошая (испрашивая) «наддеятельностное» пространство, обращаясь, общаясь тем самым не только с «землей», но и с «небом». Мир психологии, чьи детерминанты привычно ищутся в материальном (сугубое упование в начавшемся XXI веке на нейронауки – один из последних примеров тому), является на деле пространством, площадкой встречи, соединения несоединимого, возможности невозможного, то есть живым воплощением родо- видового противоречия, антиномии человека, где «небо» и «земля», – согласно умопостигаемой формуле, – «неслиянны и нераздельны»[198].
Повернутость лица (личности) в ту или иную сторону кардинально меняет оптику и конфигурацию смыслового видения. Например, в случае (в периоде) преобладания внутридеятельностных смысловых перипетий и полного средоточения на них свет внепсихологических реалий с неизбежностью тускнеет, пробираясь сквозь сгущения действительности, промелькивая лишь на ее разрывах и воспринимаясь в этой оптике как бы вторичным и факультативным (или как некий само собой подразумевающийся фон – подсветка, а не свет). Именно рассмотрение такого поворота стало превалирующим (и уже чуть ли не единственным и само собой разумеющимся) в большинстве концепций личности, в том числе и гуманитарно ориентированных. Отсюда, видимо, и навязчивое стремление замыкать психологические конструкции на самих себе, делая это центральным