Моим любимым местом стала лестница. Я насчитала 63 ступеньки, включая те, что снаружи. Обычно я садилась на лестничной площадке второго этажа, возле крошечного оконца, и смотрела, как падает снег и пустеет небо. Иногда Розабель сидела у меня на коленях, но по большей части лежала на кровати.
Когда Фиона меня не видела, я занималась раскопками. Лазала по ящикам и шкафам, исследовала помещения в доме, пытаясь зацепиться хоть за что-нибудь, что могло бы подкинуть свежую идею. Но попадалось только унылое барахло. Простыни. Полотенца. Пакетики лаванды. Все в таком духе.
И вот спустя неделю я нашла парик.
Он лежал в нижнем ящике комода на самом верху 63-ступенчатой лестницы, в целлофановом пакете, и такой тощий, что поначалу я даже не потрудилась заглянуть внутрь. Но потом я запустила туда руку и нащупала что-то загадочное, вроде тонких мягких струн. Тогда мне пришлось заглянуть в пакет. Оказалось, что это искусственные волосы разных оттенков – седые, золотистые, но в целом светлые, с приглушенными бликами. Я вытащила парик, покрутила его в руках, рассматривая со всех сторон: мягкие длинные пряди, подстриженные каскадом, густая челка. Внутри – симпатичная сеточка с коричневой лентой для фиксации на голове. Надев парик на кулак, я заметила, что моя кожа просвечивает сквозь пробор, как скальп.
Парик пепельной блондинки – умереть не встать.
– Холли! – послышался снизу голос Фионы. – Холли… обедать!
Я запихнула парик обратно в пакет и закрыла ящик, пообещав себе, что примерю новый образ, как только Фиона уйдет за покупками.
Фиона встретила меня с таким выражением лица, как будто узнала о том, что последнего кита забили гарпуном. Рэй ушел на работу, хотя в субботу это выглядело странным. Я села за стол и стала рыться в тарелке с сыром и помидорами, но есть совсем не хотелось. Парик запал мне в душу, по-настоящему завел. От возбуждения я даже отбивала чечетку под столом. А потом у нас с Фионой случился первый скандал, настоящая драчка.
Обычно, когда я злилась, эмоции набрасывались на меня, как лассо, и душили, пока в голове не взрывалась бомба, сокрушая все вокруг. Летели подушки, стулья, кроссовки – все, что попадалось под руку. Тогда приходил Майко и силой утихомиривал меня, а я размахивала руками, как ветряная мельница крыльями, ругалась и брыкалась, и мне было хорошо. Тогда Майко говорил: «Давай трюк с матрасом, Холли». Я бежала к себе в комнату, срывала с кровати матрас и, приставив его к стенке, колошматила почем зря. Майко советовал делать это, даже когда я не злюсь, утром и вечером, не дожидаясь взрыва бомбы или сцены с лассо. Измутузив матрас, я падала без сил, обливаясь потом. И никакие насмешки уже не могли вывести меня из равновесия.
Но во время того обеда с Фионой я забыла про трюк с матрасом. Да и в любом случае матрас на моей кровати был такой толстенный, что поднять его мог бы только