Мика принес сразу четыре бутылки, видимо, чтобы лишний раз не спускаться, и я побрел вслед за ним. Пока мы взбирались по деревянной лестнице, мне удалось разглядеть несколько фотографий, развешанных, словно в галерее, вдоль стен. Каждая из них была сделана еще лет десять назад и выглядела типичным семейным «мы-приехали-на-отдых-поэтому-надо-сфотографироваться». На первой, к примеру, Мика стоял с обезьянкой на плече и лыбился, будто ему сказали: «Если не будешь лыбиться, то обезьянка укусит тебя, и ты заболеешь бешенством». На следующей он сидел рядом с нагромождением камней, где в круглом отверстии блестели монетки, и тоже лыбился. И на третьей он лыбился, и на четвертой. Да он, похоже, везде сверкал своими зубешками! Как у него щеки-то не отвисли к двадцати годам?
Хотя нет, я ошибся. На одной он все-таки не улыбался. И я подарю целых двести рублей тому, кто первым угадает, на какой именно. Готовы? Тогда поехали.
Итак, дама в красном платье, я вижу, вы первая подняли руку. Ваша версия?
– В доме восковых фигур.
Нет, это неправильно. Следующий! (Водит рукой по залу в поисках поднятой руки.) Ага, толстяк-чинуша с бородавкой на носу. Кажется, мы с вами уже где-то встречались (кокетливо улыбается). Называйте ваш ответ.
– В луна-парке.
Ах, какая хорошая версия, но, к сожалению, она неверная. Следующий! (Снова водит рукой, но гости в задумчивости потирают затылки.) Ну что же вы, что же! Неужели никто не скажет правильный ответ? Он же такой очевидный!
(Тут чья-то рука неуверенно тянется в воздух.)
Я вижу вас, ваш ответ?
– С отцом, – бормочет голос.
Что? Повторите, пожалуйста.
– Я говорю: с отцом.
И это правильный ответ!
Да, Мика не улыбался на одной-единственной фотографии – со своим отцом. Оба они (Мика – по-детски, а отец – по-немецки) были пузатенькие и позировали напротив древней церквушки. День, судя по их покрасневшим лицам, выдался насыщенным всякого рода экскурсиями. Съездить туда, забраться сюда, сфотографироваться здесь и умереть вот под этим замечательным историческим камнем. Наверняка за кадром мельтешила еще и мама, подгоняя «мальчиков» быть повеселее. Поэтому так и вышло, что отец и сын стояли рядом, словно русский и немецкий солдат в Великую Отечественную, которых сфотографировали для некой фантастической газетенки. Чувствовалось, как один хочет убить другого. И это не потому, что у меня у самого отношения с отцом складывались всегда нескладно, а потому что я действительно ощущал их ненависть друг к другу. Мика ненавидел отца, а отец ненавидел Мику. По крайней мере, на этой фотографии. Не знаю, как там у них в жизни, любовь или вечная вражда, но я увидел лишь то, что увидел. Может, когда-нибудь и спрошу у Мики насчет его настоящих чувств, ну а пока есть проблемы и поважнее, тем более мы уже поднялись в мансарду. Настало время серьезно поговорить.
– Альберт, садись на стул. Я сейчас