Успехи, в противоречии с галантным утверждением Мирабо, отнюдь не баловали экспансивную даму, но в одном её адресат оказался пророком: его письмо, коим она размахивала перед оробевшими сосьетерами, лишило их смелости ей противиться. Видимо, к тому же им хотелось потеснить «Карла IX», хотя бы и с помощью невразумительного творения де Гуж.
Сторонники освобождения рабов явились на премьеру выразить прилюдно свои политические симпатии. Литературные свойства пьесы, далёкой от совершенства, были им при этом безразличны. Зато их противники не преминули высмеять злосчастное сочинение, благо это было нетрудно. «Трагедия „потерпела кораблекрушение“ в тот же вечер, – язвил критик „Монитёра“, газеты, в то время близкой двору. – Мало столь бурных представлений можно припомнить: более двух десятков раз она прерывалась криками враждующих партий. Шум начался ещё до поднятия занавеса. Затем было предостаточно криков, обращений в публику, смеха, шёпота и свистков… Балет проводили аплодисментами, но после него свистки и улюлюканье возобновились. Мы должны прибавить, что в начале первого акта один из зрителей поднялся и обратился к остальным с просьбой быть снисходительными к автору как к особе женского пола, но ему не вняли». 30 декабря состоялось второе и последнее представление злополучной пьесы. На сей раз провал был полным и окончательным. Тем и завершился сложный для театра год.
Новый 1790-й из всех революционных лет был самым спокойным, по крайней мере в столице. Правда, количество бедняков не уменьшилось: когда в феврале раздавали вспомоществование нуждающимся семьям, неимущих оказалось 120 000 человек. Но это никого особенно не пугало, ведь так было и раньше. Цена четырёхфунтовой серой буханки стала опускаться и к новой зиме благодаря хорошему урожаю снизилась до 9 су, как в 1788 году. Этот самый распространённый сорт хлеба из пшеницы и ржи с примесью «мелкого зерна» (ячменя, овса, гречихи, проса) составлял вместе с перебродившими кашами из тех же круп более половины дневного рациона парижан. От него вёлся и общий отсчёт цен.
Снова булочники стали выкладывать на прилавки «это драгоценное благо – белый хлеб», который со своей блестящей золотистой корочкой как будто оскорбляет серый каравай и «выглядит как аристократ среди простонародья», – замечает Мерсье. Здесь автор «Картин Парижа» отнюдь не впадает в преувеличение ради красного словца. Чисто белый хлеб не был известен почти нигде в Европе, кроме Франции, где сравнительно недавно открыли Национальную школу хлебопечения. Только наполеоновские