Поздоровавшись, при этом не называя себя, что было в те годы общепринятым, и повесив кепку на крючок за дверью, ведущей из кухни в «большую» комнату, настройщик прошел к пианино, достал из своего потрепанного кожаного портфеля кусок мягкой синей фланели, которую тут же расстелил на сидении придвинутого к инструменту «венского» стула, разложив на ней свои рабочие инструменты: камертон в футляре, настроечные ключи, войлочные уголки, свернутые упругими кольцами запасные струны и даже несколько фетровых «шапочек» для деревянных молоточков.
Настроить 200 струн – дело не легкое. Но уже через два с половиной часа заново отлаженный «бехштейн» в начале молодцевато отбарабанил «собачий» вальс, а затем, отбросив гаерскую маску, в благоговейном восхищении от собственного звучания сыграл медленную часть ля бемоль мажор клавирного концерта фа минор блаженного Иоганна Себастьяна Баха.
В этот момент Александра окончательно решила задачу, не дававшую ей покоя все время, пока она со своего итальянского дивана наблюдала за возрождением старого инструмента: стоит ли после завершения работы предложить настройщику, не проронившему за все время работы ни единого слова, выпить чашку чаю или достаточно всего лишь рассчитаться за выполненную работу.
Мастерство и чувство, с какими была исполнена последняя мелодия, склонило Александру в пользу поощрительного чаепития. Тем более, что это был отличный повод похвастаться перед посторонним человеком обновками: усовершенствованной инженером спиртовкой и жароупорной колбой, позволявшими быстро приготовить две чашки чаю, и только появившейся в магазинах Госторга новинкой – чайным сервизом на шесть персон, украшенным стилизованными красно-черными изображениями парохода, аэроплана и паровоза, впоследствии получившими название советского авангарда.
Осталось только узнать имя искусного настройщика и пианиста. Об этом и поинтересовалась Александра у молчаливого мастера, складывавшего свои инструменты обратно в портфель.
К удивлению Александры, вполне безобидный вопрос вызвал у настройщика очевидное замешательство, от которого его бледные щеки налились ярким румянцем, а глаза приобрели цвет океанской волны.
Однако, быстро придя в себя, настройщик вытянулся по стойке «смирно» и после кивка седой головы, глядя прямо в глаза Александре, отрекомендовался следующим образом:
– Мы были с вами знакомы, Александра Дмитриевна…Впрочем, неудивительно – прошло столько лет… Я – Антон Морье.
Тут уже наступила очередь смущаться Александре.
Дело