– Что там за мужик сидит? – спросила в смутном предчувствии беды.
В это время из-за кустов появился второй рыбак с ведром воды. Нянюшка стала приглядываться, и показался он чем-то неуловимо знаком. Вот только не разобрать, чем.
– Это не наши, – уверенно сказала она – Ордаевские балуют.
Как омерзительны и жалки показались Софии эти чужие мужики, одетые в нелепые деревенские, наверняка нечистые рубахи, подъедающие крохи с их барского стола, разбойничающие в их лесах, подстрекаемые старухой-княгиней, их хозяйкой. И сама княгиня – такая кичливая, и в то же время жалкая, ущемленная бедственным своим положением, и от этого еще более язвительная и заносчивая.
– Нянюшка, пойди, прогони их поскорее. А то маменька увидит, опять скандал будет.
– А ты как, ягодка моя, головка закружилась опять?
– Ничего, я тут на пенечке присяду, воздухом подышу.
Нянюшка с причитаниями усадила побледневшую Софьюшку на пенек, а сама ринулась вниз к причалу прогнать нагрянувших разбойников, так озаботивших ее деточку. За своих бар нянюшка всегда стояла горой, и могла бы стать знатным полководцем, кабы родилась мужчиной, да в иные времена.
Нечаянная встреча
Степан нагнулся к карпу, чтоб опустить его в ведерко, как услышал грозный окрик.
– А ну прочь, разбойники, с нашего пруда! – это нянюшка растрепанным колобком скатилась с кручи, чтоб немедля навести порядок во вверенном ей участке.
Степан выпрямился, оглянулся и обмер, забыв про карпа.
– Наинушка! – в миг признал он свою возлюбленную, оставленную пятнадцать лет назад, к ней стремился душой все эти годы.
– Стёпка-растрёпка! – сорвалось с языка детское прозвище, и задохнулась нянюшка, будто наткнулась на невидимую стену.
– Ты растрёпка! – Степану так захотелось пригладить эти самые прекрасные на свете, черные как смоль волосы, приласкать свою голубушку.
Нянюшка отвела его руку и сделала шаг в сторону. Перед ней стоял чужой, не старый еще солдат с бородой соломенного цвета, какой-то ссохшийся, долговязый, нелепый, и вдруг – глаза родные, Степушкины, крыжовенные. И от этих глаз как будто сниматься стала заскорузлая шкура чудища неведомого и начал проглядывать ее ненаглядный, такой, каким он его знала и помнила: высокий, плечистый, сильный, добрый, молодой!
– Степушка! – вдруг нянюшку разом опрокинуло во все те годы, проведенные без него. Отчаяние, боль, тоска – все что она пережила вдруг разом взорвалось в ее сердце – Где ты был, окаянный!!!
– Так ить, воевал я, Наинушка! Служил царю и очечетву. А как отпустили – к их благородию в денщики определился. – Степан указал в сторону одинокого человека с удочкой на причале. Вблизи стало понятно, что одет рыбак не по-крестьянски.
– Так это барин, ли чё ли? Старухи княгини внук? – Нянюшка выпрямилась, расправила