Успокоившись, отец прикрыл веки. На меня тревожно уставились две глубокие, тёмные глазницы среди плотных, белых, опущенных бровей. Они вызывали во мне сверхъестественное, жуткое чувство. Боже, как неловко это ощущение страха и отчуждения, исходящее от умирающего близкого человека, это неописуемое чувство беспомощности и безвыходности, при котором собственная убогость заставляет ненавидеть самого себя.
Наступившая тишина затянулась и становилась всё более и более невыносимой. Наконец я расслышал прерывающийся шёпот отца: “На чердаке, в тайнике, справа в дальнем углу ты найдёшь старый чемодан… – ты уже знаешь – спусти его вниз… в сад… напротив моего окна. Обложи его соломой и сожги”. И только потом он открыл глаза и посмотрел на меня тревожно и выжидательно. Я не мог собраться с духом и молчал. Он выражал нетерпение, затем отодвинулся и наконец, его черты выражали только отвращение. Я не мог понять, кому было адресовано это выражение – мне или чемодану. Я обнадеживающе погладил его по рукам и встал со стула.
На чердаке было темно, спички освещали лишь небольшое пространство вокруг. Я наткнулся на доски, которые отец приготовил для своего гроба, и наконец, порывшись, нашёл спрятанный чемодан. Когда я спустился со своей ношей и вышел на лунный свет, я узнал чемодан, сделанный из выдолбленного бревна. Он напомнил мне о наказании, которое было с ним связано.
Это произошло в августе 1935 г., в Житомире, во время нашего переезда из Волыни в Крым. В ожидании поезда отец устал и растянулся отдохнуть прямо на зелёной станционной траве. Под голову он положил толстый кожаный портфель, в котором находились деньги, ценные бумаги и документы. Улёгшись, он прижал чемодан к груди, словно обнимая ребёнка, и уснул. Наша мать поручила моему десятилетнему брату и мне, восьмилетнему, охранять отца.
Мы были всего лишь глупыми детьми, которые первый раз в жизни увидели город, железную дорогу и шипящие, огнедышащие паровозы. Скоро мы забыли свои обязанности и карабкались по железнодорожному переходу. Здесь, с высоты, мы наблюдали, как под нами катятся локомотивы, перебегали с одной стороны парапета на другую, чтобы окунуться в восходящие клубы пара и чёрного дыма. Внезапные выбросы золы и дыма, свист локомотива восхищали нас и действовали опьяняюще.
Когда мы грязные вернулись на платформу, матери пришлось стряхивать пепел не только с наших волос, но и особенно усердно выбивать его из наших штанишек. Как я мог забыть об этом? Она сказала тогда, что мы наказаны не только за то, что выглядим как трубочисты, но и за то, что оставили отца без присмотра.
Вор подобрался к портфелю отца, разрезал его и украл