Какой-то остряк из зазевавшейся толпы, то ли из грузчиков, то ли из моряков (одно можно сказать лишь с уверенностью, что это был русский человек, поскольку только русским присуще такое чувство юмора!), воскликнул:
– Так они же братья!
И весь порт, который теперь только и наблюдал за происходящим, дружно взорвался от смеха, понимая без лишних слов, что подметивший это сходство остряк говорил именно о бороде. Никому из грузчиков теперь не хотелось работать, и все, зная характер Бороды, ждали, когда наступит развязка и иностранный гость будет бит. А тем временем моряк обратился к Бороде еще раз:
– Я по-вто-ря-ть сно-ва свой во-прос. Па-па-ша, есть ли у тэ-бя рус-скай та-бак?
– Табачку захотелось, иностранная морда? – поднимая кулаки в воздух, взревел Борода и стал быстро спускаться по трапу. – Сейчас я тебя научу, как надо в гостях разговаривать.
И также сотрясая кулаками воздух, зачем-то икнул (послышался легкий смех).
– Фи, как грубо, Иван! – воскликнул иностранец и немного подался вперед навстречу «Ивану».
Кто-то с палубы, опасаясь за здоровье и честь мундира иностранного гостя, крикнул:
– Борода, ты там поаккуратнее, ведь вы родственники, чай, не чужие…
И добрая половина порта снова взорвалась истерическим смехом. Но Борода, одолеваемый приступом ярости, ничего уже не слышал: ни шуток, ни смеха, ни подбадривающих посвистываний. Его кулаки чесались как никогда в жизни, а душа требовала справедливости. Но иностранный гость как будто и не собирался вступать в драку. Улыбаясь во весь свой большой рот, он сказал:
– Иван, уз-ба-гой-ся и ос-та-но-вись.
Но «Иван» уже не мог остановиться, даже если бы захотел. Сейчас он был как мощный, неуправляемый локомотив, который несется на всех парах мимо станции не в силах сбавить ход по причине того, что у него отказали тормоза. Видя решимость русского богатыря, иностранец хотел еще что-то сказать, но уже не успел. Мощный удар обрушился на его челюсть. Что-то хрустнуло. Толпа одобрительно взревела. Не ожидавшие такого резкого поворота, моряки-иностранцы расступились и стали подбадривать своего товарища. Чуть-чуть отступив назад, но удержавшись все-таки на ногах (что очень удивило Федора Ивановича, как и русских мужиков, по той причине, что после удара Бороды еще никому не удавалось устоять на ногах), скандинавский силач с перекошенной на левую сторону челюстью продолжал улыбаться, только теперь уже кровавой улыбкой (что опять же ввело в смущение всех присутствующих аборигенов). Его руки были опущены вниз, а потому он даже и не помышлял наступать на обидчика. Борода ликовал! Он даже успел подумать о том, что победа почти у него в кармане и что со второго