– Вот наши места, – сказал он, показывая номерок. – Пошли, сядем, заодно договорим.
Договорить им не удалось: вокруг беседовали мужчины, посмеивались женщины, толкали друг друга и оживленно разговаривали дети. Благо последних было немного в зале, лишь несколько смешливых проворных пажей и Ли, а еще молодые порученцы заняли свои места, и многие из них – уроженцы Запада. Вскоре Анвару наскучило наблюдать за ними, и он взглянул на высокие кресла с резными спинками, в которых восседали король и королева.
Кажется, оба были совершенно равнодушны к представлению, и Аминан понимал их, в особенности сына Антуана. Король редко бывает весел в дни своей коронации, когда осознает до конца, какую ответственность принимает на себя и чего лишается до конца дней. Только себялюбцы или непроходимые глупцы радуются королевскому венцу, для всех остальных он, даже если желанное, все же бремя. Жена тем более не может быть счастлива и весела, когда мрачен и задумчив ее муж, разве что она жестока и легкомысленна.
Даже если бы вчерашний день прошел без происшествий, и тогда бы Виктор Моранси не был безмятежен. Но проклятый вор – или воры – до того замутили чистую воду, что настроение короля, казалось, передалось всем придворным. Никто не был спокоен, никто не радовался, в зале висела тугая, тяжелая тишина, от которой не бывает ничего хорошего. Может быть, этого и добивались неведомые злоумышленники – сеяли страх и тревогу.
Запели скрипки, зазвенела труба, и на сцену вышел актер в старинной, подобающей времени действия, одежде. Он начал декламировать, как водится, объясняя зрителям, что происходит, и Аминан не сразу понял, что это Ганнон.
– Мой друг, как счастлив ты! Судьба твоя – любить.
Мой горестный удел – любовь мою таить.
Меж Эльдой и тобой вовеки я не встану,
Не смею прибегать ни к ковам, ни обману.
– Не смеет он, как же, – буркнул Адис, – Ничего, скоро осмелеет.
Сидевший впереди, немного правее, герцог Эртон не поленился обернуться, сурово посмотреть на Аминана и сказать несколько гневных фраз, заглушаемых музыкой, однако того поведение склочного старика ничуть не трогало. Интересно, разговаривал ли с ним уже Силиван? Аминан покосился на беззаботного Адиса, что вольготно, совсем как Деметрий в его гостиной, сидел в соседнем кресле и наблюдал за сценой.
Анвар решил после спектакля, как следует выговорить другу, который, в конце концов, был его вассалом, значит, герцог Эн-Меридский отвечал за поведение графа и за то, что о нем думают другие.
Пока он ограничился суровым взглядом, на который Адис ответил показным смущением, и снова стал смотреть на сцену.
– Увы, любимый мой, ушел ты в дальний путь,
На башню я взойду, чтоб вслед тебе взглянуть,
– сокрушалась на сцене актриса.
– А она