В один из теплых июньских вечеров Мэри подскочила к нему сама, когда он выходил из университета, сдав последний экзамен и закрыв сессию. Она подскочила бесцеремонно и задержала его у двери. Ее глаза потемнели, как будто над озерами нависли тучи, изменившие цвет воды с лазурного на глубокий индиго. Кир от неожиданности едва не выронил мобильный из рук.
– Отстрелялся? – вызывающе проговорила она, взмахнув тонкими ветками рук.
– Мэри… – только и мог произнести он.
– Мария, – строго поправила его она. – Что так рассматриваешь? Забыл, как я выгляжу?
– Что-то не так? – проговорил он, разглядывая ее торчащие ключицы.
Даже свободная блузка не могла скрыть ее болезненной худобы. На ее осунувшемся лице играла насмешливая улыбка. Но это была все та же Мэри: нежная, светлая, сияющая…
– У меня все так. Сессия на «отлично», – гордо заявила она. – Девушек нужно провожать, а не пугать подозрительными взглядами.
– Хорошо, пойдем, – вздохнул он и пропустил ее вперед.
Они решили дойти пешком до Невского. Она как ни в чем не бывало болтала с ним о том о сем, словно они расстались только вчера, а сегодня встретились вновь, и не было этой затяжной мокрой осени, которая длилась полгода. Кир ловил прекрасное мгновение, наслаждаясь теплым вечером, радуясь тому, что очередная страничка его зачетной книжки заполнена «пятерками»… Он любовался очаровательной златовлаской, которая казалась такой счастливой и беззаботной. Но, наблюдая за ней, он замечал, как ее шаги, робкие у университета, мягкие на набережной, задорные на мосту, становились все шире и решительнее при приближении к метро. Как будто она подходила к моменту, когда собиралась спросить у него то, что ее волновало. В ее глазах погасли задорные искорки, а в ее голосе зазвучали какие-то заунывные нотки, словно