Только от парикмахера в нем остался один последний слог, когда он вылетел из салона, превратив чопорную брюнетку в зеленовато-фиолетовую нимфу. Переехав в Петербург из крохотного городишки на Волге, несколько лет он носил бургеры на тарелках, смешивал коктейли в барах, пока не познакомился на одной из вечеринок с молодым дизайнером, у которого решил перенять опыт и придумать что-нибудь свое. У дизайнера был друг-байер из люксового торгового центра, который и помог устроиться Тони сначала бариста к ним в кафе, а потом консультантом в отдел мужской одежды. Мэри с интересом слушала его рассказы, в которые он ловко вплетал вымышленные эпизоды. Он раскрашивал фантазиями ее серые вечера, окутанные густым туманом ее долгих, тягучих рефлексий. Она как будто участвовала в пьесе иммерсивного театра, ведомая актером, игравшим роль будущего дизайнера, в мечтах захватившего все мировые подиумы. Он стал для нее хорошим другом, с которым можно потрепаться обо всем, не боясь сказать что-нибудь не то. Хотя на обсуждение темы личной жизни она наложила запрет с тех пор, как однажды он попытался расспросить ее о «том парне, который ее динамит». Мэри сказала, что больше никогда не встретится с ним, если он будет высмеивать человека, которого в глаза не видел. И Тони пришлось не только умерить свое любопытство, но и оставить всякие попытки переступить границы дружбы, потому что Мэри замыкалась в себе всякий раз, когда он заводил разговор о своем желании сблизиться с ней.
Они сидели в ресторане на крыше старого здания, наблюдая, как по панорамным окнам танцуют крупные капли дождя. Из музыкальных колонок струился легкий эмбиент, но дождь выбрал другой жанр. То же самое происходило с Мэри: внешне она казалась спокойной, с улыбкой кивала Тони, дегустировала какой-то необычный салат, выбирала десерт, но в ее голове хаотично носились мысли, мешая ей сосредоточиться на беседе. Хотя прошло несколько месяцев с той ночи в баре на Рубинштейна, ей казалось, будто только вчера она вошла в темный барный зал и увидела молодого человека в черном свитере, склонившегося над листом. Иногда, закрыв глаза, она проигрывала мелодию их встречи, проговаривала немногословную беседу и пыталась придумать другое окончание ночи…
– И вот представь, – нарочито громко сказал Тони, наблюдая за ее реакцией, которая сегодня полностью отсутствовала, – я без гроша в кармане оказываюсь один на один с городом. Колумбийский портовый город. Барранкилья. Баранка по-русски. Ты спросишь, какого черта меня туда занесло? А был у меня период такой, когда мне хотелось почувствовать, что я живой. Когда ты спишь в своей комнатке, ешь родительскую еду, это так – существование. А вот как только ты выпрыгиваешь из спального мешка в неизвестность, вот это называется жизнь. Я тогда еще не выбрал своим домом Питер, и меня манили многие страны. В Барранкилью я поехал волонтером. Гуманитарная миссия. Что-то типа ООН. Книжки детям возил вместе с другими
