– Возможно, кому-то, – усмехнулась Маша, – но точно не мне.
Она вновь посмотрела туда, где еще недавно стоял Мир Красавицкий, и, помедлив, переместила взгляд на кажущийся совершенно пустым угол, улыбнулась в туманную пустоту, в неизвестность – туда, где стояла незримая восемнадцатилетняя девушка. Маша не могла видеть ее, но знала, как часто теперь ее лицо будет появляться на новых сепиях Вильгельма Котарбинского. Знала, что вскоре в ином ХХІ веке снова найдут невиданные раньше картины… И странный, невозможный, казалось бы, хеппи-энд их истории помог ей решиться:
– Простите, у меня есть одна просьба. Вы ведь знаете Михаила Александровича Врубеля? Мне известно: его давно нет в Киеве. Но если вы все же встретитесь с ним, передайте ему, пожалуйста, что у него есть сын…
Светлое лицо Котарбинского потемнело, угасло. Он с видимой жалостью посмотрел на нее.
– Вы, видно, не знали, – покачал он головой. – Мне жаль, что именно я должен сообщить вам столь печальную весть. Его больше нет с нами.
– Он… умер?
Киев снова привел Машу не в то время, не в то место! Точно сам Город не желал этой встречи – известного отца и неизвестного сына.
Конечно же, как она могла позабыть? Если гостиница «Прага» вымахала до 6 этажей и обзавелась буйной головой-рестораном, значит…
Ее Миши больше нет на земле.
«…ее Миши», – она давно не называла Врубеля так, но боль выскочила исподтишка, а вместе с ней – и забытая любовь.
– Вы, видимо, долго были заграницей? – предположил Котарбинский. – Увы, разум покинул Михаила Александровича намного раньше, чем отлетела душа. Последние годы жизни он не помнил уже никого, не узнавал даже близких. Даже если бы я передал ему ваше послание… увы и увы… – испустив горький вздох, он подошел к столу, принялся перебирать лежащие в беспорядке эскизы и книги, фотокарточки, открытки, деловые бумаги. – Помниться, я оставил эту богомерзкую статью где-то здесь, – сказал он.
И Маша внутренне сжалась в комок, как перед ударом.
– Взгляните, – Котарбинский протягивал ей старую измятую и выцветшую газету «Новое время», открыл заложенную статью:
«Декадент, художник Врубель, совсем как отец декадентов Бодлер, спятил с ума…» —
прочла она.
И вздрогнула.
– Подобные вещи случались давно, когда Михаил Александрович еще обитал в Киеве, – сказал Котарбинский. – Друг Праховых, профессор психиатрии Сикорский первым предсказал нам беду. Он сразу узнал печальные признаки надвигающегося безумия… Он сказал, чтоб мы не бередили Михаила Александровича зряшными расспросами о его многочисленных странностях. Взять, к примеру, его случай с отцом…
– Не надо, не надо… я все это знаю! – Маша сама не знала, почему испытала столь резкую боль от до боли знакомых ей фактов, почему импульсивно заткнула уши.
(«Нет, нет, Мише не нужен такой отец!.. не нужен!»)
И все