– У нее подростковая шизофрения, то есть теперь взрослая, – хмыкнул врач, – она слышит голоса и у нее галлюцинации…, – девушка настаивала, что пожар, убивший ее семью, начала не она, а неизвестная женщина в черном плаще и маске:
– У нее случилось острое начало психоза, – зевнул заведующий, – женщина ей привиделась, а голос велел ей поджечь ферму, что она и сделала…, – фото истощенной Брунс в сером госпитальном халате напомнили ему снимки заключенных в концлагерях:
– В Аушвице вели очень интересные работы по шизофрении, – пожалел доктор, – но весь тамошний научный материал пропал…
Брунс не знала о переводе, однако заведующий и не собирался ставить пациентку в известность об изменениях в ее будущем:
– Какая ей разница, – машина приходила за Брунс через несколько дней, – она, как обычно, просипит что-то неразборчивое…, – пациентка страдала психогенным мутизмом.
Отоларингологи, осматривавшие ее, утверждали, что с голосовыми связками у девушки все в порядке:
– Она временно потеряла голос, наглотавшись дыма на пожаре, – врач захлопнул папку, – однако физически она оправилась. Ее мутизм только у нее в голове, а голова у нее непоправимо больна…
Легко, словно юноша, соскочив с подоконника, врач сверился с календарем. Через пятнадцать минут он встречал в вестибюле отделения шведскую гостью, госпожу Кампе. Об экскурсии попросил главный врач большого психиатрического госпиталя:
– Разумеется, не преступая судебных ограничений на общение пациентов, – добавил по телефону коллега, – но у вас есть открытые для посещения палаты…, – врач почесал нос:
– Например, Брунс. Поведу госпожу Кампе именно к ней…, – сверившись с часами, он понял, что успеет выпить кофе.
Худые руки лежали на обтянутых больничными чулками острых коленях. Пояса пациенткам не позволяли. Сестра-кастелянша следила за резинками:
– Слишком тугие запрещают, – Магдалена смотрела в беленую стену палаты, – на них кто-то когда-то повесился…
Хлопок болтался вокруг истощенных ног девушки. Повеситься можно было и на чулках, но для этого требовалось остаться одной:
– Здесь все на виду, – на противоположной койке мерно раскачивалась соседка, – за нами всегда наблюдают…, – двери палат днем не закрывались. Ночью больных запирали снаружи. Дежурные полицейские патрулировали коридор, заглядывая в глазки.
За два года, что они провели в одной палате, соседка Магдалены не сказала девушке ни единого слова. Магдалена не хотела думать о том, что привело женщину в охраняемую больницу:
– Она все время качается, – женщина иногда мычала, – а я раздираю себе руки до крови…, – запястья Магдалены покрывала корка болячек, – но нельзя идти на самоубийство, это страшный грех…
После таблеток в голове Магдалены обычно царил туман, однако она помнила уроки священников