Елизавета Николаевна слушала мать с выражением глубокой усталости на лице. Кувырок, который сотворила с ней судьба, выбил её из равновесия, сильно поранив душу. Она застыла от горя. Зинаида Александровна, ласково гладя дочь по спине, бодро, с улыбкой сказала:
– Ничего страшного. Затянем потуже наши ремешки. Подлечишься, отдохнешь, окрепнешь душой, а через год – в другую школу. Не везде же такие производственные нормы! Для твоей нервной системы давно необходима передышка. Говорю тебе, как медик. Пожалей себя…
– Жалость к себе – запрещённый прием, мамочка, – горько улыбнулась Елизавета Николаевна и нежно поцеловала в щёку свою утешительницу.
Конечно, Елизавета Николаевна очень тосковала по многоцветью школьной жизни, по своим ученикам, но она не позволила себе раскиснуть, и вынужденную паузу в профессиональной деятельности заполнила интенсивной духовной работой над собой. Теперь у неё было с избытком времени для чтения художественной литературы, книг по истории, философии, искусству. От тоски её спасала и музыка. Ей посчастливилось купить клавиры трёх балетов Чайковского, и она с наслаждением разучивала на пианино любимые мелодии.
Осень стояла холодная, но солнечная. Елизавета Николаевна и Зинаида Александровна часто ездили на дачу, до которой от станции надо было идти минут сорок.
В конце сентября, в середине недели, мать с дочерью последний раз в этом году отправились в сад. Утром, сойдя с пригородной электрички, они спустились по каменной лестнице с железнодорожной платформы и пошли по утоптанной дороге, вдоль которой с одной стороны тянулся заброшенный глиняный карьер, а с другой – за решётчатой оградой в сквозистом золоте яблонь и слив виднелись тихие садовые дома. Кое-где попадалась рябина с красными гроздьями ягод и мрачно-зелёная пушистая ель. Елизавета Николаевна, в светлой дутой куртке с капюшоном и тёмно-синих джинсах, с рюкзачком за спиной, и Зинаида Александровна, в демисезонном сером в чёрную крапинку пальто и вязаном сером берете, с кожаной хозяйственной сумкой в руке, шли не торопясь.
Этим летом Елизавета Николаевна перечитала роман «Братья Карамазовы», и ей страстно хотелось поделиться новыми мыслями с Зинаидой Александровной, чуткой и интересной собеседницей.
– Знаешь, больше всего меня поразили мысли Достоевского о внутренней свободе человека, – сказала она матери. – Свобода – сердцевина творчества Достоевского и ключ к его миросозерцанию. Мы привыкли думать, что свобода всегда связана с добром и совершенством. Но это не так. Свобода добра, по мнению Достоевского, предполагает и свободу зла. В этом – её трагическая диалектика. Поэтому свободное добро часто несёт с собой страдание.
– Праведники