Сразу, еще не сняв пальто, Наташа Солнышкина вручила имениннице, одетой в голубое ажурное платье из мохера, букет алых роз.
– Мы выбрали для Вас, любимая Елизавета Николаевна, розы цвета утренней зари – «цвета глубокой радости» – потому что желаем Вам любви и счастья, – произнесла она с яркой улыбкой. – Мы помним «одну нехитрую истину»: «когда душа человека таит зерно пламенного растения – чуда, сделай это чудо, если ты в состоянии…. новая душа будет у тебя и у него»! У Ваших уроков, Елизавета Николаевна, долгое эхо.
Наташа Солнышкина, светлая шатенка, высокая и стройная, с печатью внутренней силы на лице, была умна, духовно развита не по годам и начитанна. Вдохновенные гриновские слова прозвучали в её поздравлении своеобразным паролем и знаком памяти об уроках Елизаветы Николаевны.
– Это мой любимый цвет, «полный благородного веселья и царственности, рдеющий, как улыбка, прелестью духовного отражения», – обняв розы, произнесла слова Грина Елизавета Николаевна, словно ответный пароль, и благодарно и нежно улыбнулась в чёрные глаза Солнышкиной. В этой улыбке сквозила грусть, и у Наташи защемило сердце.
Гвоздиков сообщил, что Тася задерживается, потому что готовит какой-то сюрприз.
Пока ребята раздевались, Елизавета Николаевна, обрезав края стеблей, поставила розы в вазу с водой. Но вот все собрались в большой комнате, и учительница увидела, как за лето повзрослели её ученики.
– Елизавета Николаевна, чья это картина? – спросил Алёша Матвеев, не отводя глаз от зимнего пейзажа с роскошными елями на лесной опушке, висевшего над пианино.
– Художника Алексея Васильевича Храмова. Он был знаком с мамой и бабушкой. Жили в одном доме. Эту картину Алексей Васильевич подарил маме, нарисовав в ней по её просьбе плетень.
– Мне нравится. Храмов – достойный преемник Нестерова, – с видом знатока сказал Матвеев.
– Ну что ты, Алёша, – мягко возразила Елизавета Николаевна. – У Нестерова иная манера письма. Хотя тонкие берёзки на фоне величественных елей действительно похожи на нестеровские. Но картина Храмова хороша по-своему. Поэзия зимы в ней верно схвачена. Я люблю это сочетание серебристо – серого с лиловым, белым и тёмно – зелёным.
– Уютная картина. Лирическая, – рассматривая пейзаж, проговорил Женя Удальцов. Юноша внешне походил на художника и светлой волнистой шевелюрой, и костюмом: он был одет в черный бархатный пиджак и серые вельветовые брюки. – И рама подходящая. Золотая, – прибавил он шутливо.
– А это тоже картина Храмова? – указал Матвеев на осенний пейзаж, где на фоне бледно – бирюзового неба среди снега стояли золотые берёзы, зелёные ёлочки и облетевшие кустики с красными ягодами.
– Да. Подарок отца маме к пятидесятилетию. Купили у вдовы Храмова.
– Елизавета Николаевна, – приблизившись к учительнице,