Летящая над вечерней темной гладью музыка была явлением необычным. Портативных приемников еще не было, а патефоны были далеко не у всех.
Но настало время – и патефон умер. Не вдруг. Его погубило пьезоэлектричество. Еще в восьмидесятые годы девятнадцатого века французский физик Жак Кюри и его брат Пьер (да-да, тот самый великий Пьер Кюри, который получил Нобелевскую за исследования радиактивности) обнаружили, что некоторые кристаллы способны генерировать электрический ток при изменении формы. Сдавишь немного такой кристалл – и стрелка подключенного к нему вольтметра отклоняется. Подключи такой пьезокристалл к патефонной игле – и он начнет вырабатывать электрические сигналы в соответствии с колебаниями иглы, бегущей по звуковой дорожке пластинки. Тогда и трубы никакой не надо, ее заменит электрический динамик.
И вот мы с папой, ликуя, везем на саночках через пруд только что купленный электрический проигрыватель. Это довольно большая тумбочка. Сам проигрыватель – в верхней части, в выдвижном ящике, а внизу – место для пластинок. Сотню дисков уместить можно.
– Царапины, – вздыхает папа. – Сейчас закрасим.
Выдавливает немного масляной краски на свою палитру, сделанную из крышки от посылочного ящика. (На обороте – химическим карандашом: «Больничная 10»).
– Эта краска называется «Капут мортуум» – «Мертвая голова».
Я уже достаточно видел мертвых голов, и они никак не не хотят ассоциироваться с этим вишнево-коричневым цветом. Но позднее мне пришло на ум: «Если „капут“ – это „голова“, то, может быть, и слово „капуста“ того же происхождения? Ведь кочан похож на голову». И сам засмеялся нелепости предположения. А еще позднее узнал, что так оно и есть.
Проигрывателю не нужны стальные иглы. Появились розовые корундовые. Их меняли редко. И рукоятку никакую крутить не надо. А главное: слева от диска был рычажок «78 – 33». На скорости 78 оборотов в минуту играли обыкновенные пластинки. А на скорости 33 оборота в минуту проигрывали новомодные долгоиграющие. Они быстро вытеснили старые. Если на старой пластинке помещалось по одной песне минуты на три на каждой стороне, то на долгоиграющей – с десяток песен общей продолжительностью до получаса. К тому же диски были гибкие, и не разбивались. Винил. (Этого слова мы не знали). Любимое развлечение: запустить долгоиграющую пластинку на семьдесят восемь оборотов. Тогда она начинала верещать тоненьким визгливым голоском. Или наоборот: закручиваем старую пластинку на тридцать три. И она завывает гулким густым басом. Аж мурашки по коже.
Это была революция. Стали записывать и продавать то, что раньше записать было просто невозможно: