Я разделял мнение маленького мальчика из книжки Чуковского: «китайцы добрые, они в каждый орех кладут по два зернышка». Иногда и по четыре попадалось.
Впрочем, в тот раз я еще не мог разделять это мнение: мне и трех лет не было. Помню, как вдруг пришло в голову засунуть розовое ядрышко в нос. Я был уверен, что тут же его вытащу. Но странно: орешек не вытаскивался. Почему не пришло в голову тут же призвать на помощь родителей? Они ведь сидели рядом и лущили эти орешки.
Дня через два мама заметила, что с моим носом не все в порядке. Она решила, что у меня насморк. Надумала закапать мне капли – и увидела, что ноздря чем-то забита. Нос распух, и вытащить орешек в домашних условиях не было никакой возможности. Меня потащили в больницу. Помню белые халаты, помню, как со мной что-то делают. А вот детали процесса не зацепились в ненадежной памяти. Да и шут с ними.
– Эх, задница короблена! – ворчала бабушка.
Дома с отцом
Фокстрот под абажуром
«Всё пропало: а) – фокстрот под абажуром, черно-белые святыни».
Для Иосифа Бродского фокстрот под абажуром – это «пункт а)». Может, и для него детство начиналось с абажура и с фокстрота?
Абажур был красный, с тесемочками бахромы, похожими на сережки лещины.
Гости танцуют факстрот. Папина партнерша значительно ниже его, но все равно здорово получается. Руки на отлете. Влево-вправо. Раз-два-три-четыре-разворот. И снова: раз-два-три-четыре. Бабушка Штерна одобрительно кивает и шепчет мне:
– Видишь, какое трудное па!
Я ничего трудного не вижу. Да и вообще, танец как танец. А потом – танго «Брызги шампанского». Отец угрожающе шагает к партнерше. Та отступает, пятится, а потом – раз! – руки сплетены и вскинуты вверх, и партнерша ложится талией на папину правую руку. Еще два резких шага вперед, потом выпрямляются и начинают кружиться. И опять – резкие шаги вперед, уже бок о бок, с выброшенными вперед сплетенными руками.
Не представляю, как такое танцевальное великолепие помещалось в небольшой в общем-то комнате (мама называла ее «зала») с прямоугольным громоздким столом, на котором стоят тарелки и большая супница с обязательными уральскими пельменями.
(После нашего отъезда квартира показалась кому-то из начальства слишком большой, и ее разделили надвое, поставив стенку посреди комнаты, в которой и проходили танцы. Теперь не потанцуешь).
А на кухне, где бабушка Сусанна достает из печки пироги, стоит, опершись о косяк, дядя Сеня и рассказывает:
– Ах, бабушка! Начальство на работе воровало, а на меня написали какую-то бумагу. Я и знать ничего не знал. Пришли, забрали меня.