Большим Змеем она меня с тех пор, как я внешность поменял, редко называла. Ну, может, пару-тройку раз, и то случайно, по старой привычке. А я скучал по своему индейскому прозвищу. Нравилось оно мне, хоть и понимал, что глупое. Видно, детство во мне где-то еще играло. Хотя, какое детство… Разве было оно у меня?
Все чаще я вечерами из дома уходить стал. Гулял по городу, на набережной стоял в одиночестве ночи напролет. Смотрел, как любимые мною мосты разводят… Иногда Маринку Татьянину с собой брал. Ей, Леша, со мною отчего-то нравилось. И сейчас нравится, хоть и взрослая она уже, интересная такая мадама…
С Маринкой легко было. Говорили мы буквально обо всем, много нового друг от дружки узнавали, радовались каждому мелкому приключению, смеялись до колик в брюшной, так сказать, полости. Таня с Колей нашу дружбу одобряли, знали, что на гадости какие бы то ни было я не способен, да и чужим их девочку в обиду не дам.
А Наталья, меня, Леша, приревновала. К ребенку, представляешь? То ли завидно ей было, что меня окружающие любят за естественность и непосредственность, то ли наследственность ее подвела, но недобро она на меня как-то посматривать стала, мелкие пакости делала время от времени. Какие? Да ерунда! Рубашку не погладит – я на работу опоздаю, колбасы купит к завтраку, а ведь знает, что я своих не ем. Сама смотрит круглыми глазами, оправдывается, говорит, что забыла… Но из таких ведь мелочей, Алексей, и крупное горе может когда-нибудь вырасти. Я углы сглаживал, старался уколы мелкие не замечать. Мол, пройдет это, глупости временные, понимаешь?! Любил я ее, старался не огорчать… Но когда она меня по лицу ладонью ударила за то, что с ребенком гулял, я этого понять не смог. Ушел, в общем.
Ночевал в одноименном с собою сооружении. На Московском вокзале. Точнее, не ночевал, а сидел в кресле и думал о круто изменившейся жизни. Что делать – не знал. Где жить – тоже. Может, домой вернуться? А что дальше? Нет, все равно счастья не будет. Надо что-то менять. Но что? Где я прокололся, что не так сделал, когда повел себя неправильно? Спрашивал я себя, а ответов не находил. Не мог я отыскать просчетов в своем поведении и в глубине души чувствовал, что и не было их вовсе. И дело тут не во мне вовсе, а в Наташе, но верить своей интуиции отказывался…
А под утро пошел к Николаю. Может, он что посоветует? Папаша все-таки. Благо, выходной день тогда начинался.
И пришел я, Леша, как оказалось, вовремя.
Сгущёнка из мрачных туч. Над головами
Дверь открыла Татьяна. Не поверишь, Леша, но я ее сразу и не узнал. Халатик поверх ночной рубашки, волосы не расчесаны, лицо вспухшее, глаза красные и тупые, как у нетрезвого хрюнделя.
– Привет, – говорю, – Таня. Ну и видончик у тебя! Случилось что?
– А, это ты? – равнодушно