– Эта флейта сделана из ребра моей бабушки. Фамильная вещь.
– Видишь ли, Йозеф. Кто-то приходит, кто-то уходит. Иногда мы рождаем гениев, иногда мы отбрасываем шелуху, вроде тебя. Но искусство вечно, а инструменты искусства – неприкосвенны. Пускай твоя флейта останется там, где ей место.
– Вы не можете…
– Ты знал правила.
– Это моя бабушка!
– Ну и что?
От обиды Йозеф хотел наброситься на эту помешанную на искусстве истеричку. Эти её изящные манеры, эта её оттопыренная губа и вызывающая лысина, ничто так сильно ещё не раздражало Йозефа. И она знала об этом.
Йозеф, чувствуя себя чужим, одиноким, непонятым и непонятным, бежал по струящимся, звонким коридорам и анфиладам. Спотыкаясь, сталкиваясь с учениками, обрушиваясь на учениц, разбрасывая в стороны учителей, красочно извиняясь, пятясь задом, проползая и нарушая гармонию. Но вместо того, что бы направиться к выходу, Йозеф направился в Инструментальный Зал, где и покоилась, заключённая в стеклянный футляр бабушкина флейта. Можно было пройти тихо, вынуть её, завернуть в какую-нибудь тряпицу и выпрыгнуть в окно, пускай, что третий этаж, вокруг растут достаточно развесистые, мощные деревья с фиолетовыми стреловидными цветками. Однако директриса предугадала всё, и парочка полицейских уже поджидала Йозефа здесь.
– Никогда ещё наша школа не знала такого позора, – сказала Директриса Йозефу напоследок, а также напоследок поцеловала его в губы.
Добрый полицейский повязал Йозефу на глаза платок и повёз его в отделение.
Там, он, впрочем, пробыл недолго, около двух часов. Угрюмый участковый долго изучал дело, допрашивая, на каком основании Йозеф собирался совершить преступление, в чём был мотив, а Йозеф просто твердил, что эта была флейта его бабушки и что правила музыкальной школы кажутся ему несправедливыми.
– Что ж, тогда станьте господом Богом и меняйте законы этого мира, как вам вздумается, – повторял в таких случаях набожный участковый, чтобы затем вновь повторить свой вопрос и вновь услышать всё тот же ответ.
Фразы уже вылетали автоматически. Кружилась голова. Маки, подсолнухи, томаты и плющи извивались вокруг, прея в жарком тепличном воздухе. Изящные синие соцветия чего-то там наверху облепливали стеклянный потолок. По земле бегали муравьи, ползали гусеницы. Пахло навозом. Даже стул участкового за эти два часа погрузился в навоз на одну треть. Несколько взрывов – это лопнули переспевшие арбузы. Лишь один раз участковый решил сделать перерыв, чтобы полакомиться свежим плодом.
Если бы не пришел друг Борис, усатый и добрый, со странной угловатой походкой и котом под мышкой, пришлось бы сидеть здесь ещё час. Но участковый вытянулся при приближении важного человека и виновато нечленораздельно крякнул, когда тот спросил, почему Йозефа держат в столь жаркой теплице и даже не дадут платка, чтобы вытереть пот.
Затем Борис повёз Йозефа в закусочную, где они немного поговорили обо всей остальной