античными барельефами, представляли фасад театра. Уже собрались отдельные зеваки и приличные пары, которые прогуливались, проявляя для приличия безразличие к конвою. В восемь начался суд, своей поспешностью претендующий быстро закончиться. Заседатели-очень почтенные старые горожане, прокурор, облаченный в мантию да молодой адвокат. Студент признал в адвокате своего друга детства. Хотя адвокат выполнял в своей работе ту благотворительную часть, от которой он не получал денег, эта защита, в которую входила защита нищих, воров, проституток, иногда приносила удовольствие или просто служила для адвокатских экспериментов. Странное дело, молодой адвокат Гофман с болезненным лицом и высоким ростом не думал встретить своего друга здесь, на суде. И поэтому его лень и пренебрежительная свобода начали рассеиваться. Он думал, как построить свою защиту. По всем правилам искусства-нет. Это его не устраивало, он не знал ни одной основательной причины, от которой можно оттолкнуться. Защита обречена… Присяжный задал вопрос подсудимому: -Знали вы на что идете, когда убивали людей? -Да. -Что вас на это толкнуло? -Не знаю. -Знали ли вы этих людей? -Нет, -ответил подсудимый небрежно, его удивляло, что от него что-то хотят. -Знаете, недавно умер ваш брат. Вам, наверно, было тяжело это видеть? -Спросил присяжный. -Нет, -снова полное безразличие. -Что вы почувствовали, когда увидели его тело? -Не унимался присяжный. -Мне сказали, что он умер, я пошел и увидел его тело, потом вышел, вот и все, -отвечал студент. События мало волновали студента. Он был за стеклом, слова, сказанные судьей до него не доходили через маленькое окошко, которое он волен был закрыть. -У вас, прежде чем что-то сделать, должны быть мотивы, скажите о них, не морочьте людям головы, -сказал судья. -У меня нет мотивов, -отвечал убийца, -убивал просто так. -Но почему ты не скажешь, что они тебе досаждали, -просили его. -Нет, они мне не досаждали, -отвечал студент. Присяжный объявил, что дает слово защите. Худой, с воспаленными глазами, длинный и слегка сгорбленный, с внешностью Совроноллы и оттого обладающий неким магическим влиянием на слушателя, с дрожащей кистью, возможно, похожий на нашего современника Гитлера, ведь дрожащая кисть в нашем понимании была верным признаком приближающегося поражения. А меж тем это было отличительным признаком экзальтированной натуры. Пройдясь немного перед присяжными, Гофман начал: -Дамы и господа, сегодня я защищаю человека, который совершил тяжкое преступление. Я долго думал, как защитить, и понял, что нет ему прощения, так позвольте мне впасть в меланхолию, отнять у вас кучу вашего драгоценного времени, чтоб объяснить свое понимание природы этого преступления. Пусть мое выступление будет длинным, но не надо пугаться, ведь мы-дети человечества, а не животных, нас увлекает любое познание, тем более познание в потемках души человека. Я постараюсь объяснить этого человека. Я знаю его детство. Но я ничуть не посягну на устройство человека, который стоит перед
