И все же «Баллада» программнее и глубже для автора, чем открытый пафос ее завершающий. Важнее здесь тема как раз не своей судьбы, которой живет человек внешне благополучный, вроде бы всего достигший в жизни. Отсюда центральный образ не своей улицы.
«И сбылась, представь себе, та задуминка:
Почернел мой старикан от трудов,
Но светился его домик – как изюминка —
Меж лабазов да резных теремов.
Ну а вышло, хоть село и не столица,
Оказался он ну как бы за чертой;
Ни купчишки, ни поп, ни полиция
Не якшаются с былой голотой.
Да и прежние соседи-приятели,
Работящей окраины краса,
Хоть здоровались, а все навроде прятали,
Уводили смущенные глаза.»
Трудяга-кузнец, герой «Баллады», осуществил мечту своей жизни – нажил и капитал, и дом честным трудом, а вот уважения, о каком мечталось, и в помине нет.
Поэт – материалист и марксист, как это вообще зачастую свойственно истинным поэтам, договаривается до вечной христианской прописи: жизнь без любви – это жизнь без Бога, никакой благодати в ней нет и быть не может. Да Марьев и сам об этом говорит, пусть другими словами:
«…как бы ни жил ты заботой всемирной,
Сердце знает свою улицу Любви,
Есть она в твоей громаде стоквартирной:
Лишь по имени знакомых назови».
Читаю и думаю – люди изменились теперь к худшему, утерял Марьев актуальность. А потом огнем обжигает щеки, вспоминаю множество совсем недавних примеров. Среди них – похороны старой учительницы с пятидесятилетним стажем. Так получилось, что смерть пришла внезапно, лишних денег дома не было – всего две тысячи. Остальное и на похороны, и на поминки моментально принесли ученики, товарищи по работе, друзья дома. На своей улице, выходит, жила эта учительница.
Притча, от которой отталкивается Марьев, касается одной из главных в его творчестве тем: соответствие внешнего и внутреннего. Та жизнь, которой человек живет в реальности, исходя из законов здравого смысла, и та, которой жаждет душа этого человека, совпадают не всегда.
Наиболее свободен в своем жизненном выборе человек, который гоняет голубей. Он на высоте и в реальном мире, где «переизбран этой осенью в завком», и в том, где ему еще далеко не сорок, а «все мальчишки с широко открытым ртом обожающе глядят на чудака». Эти два его мира оказались вполне совместимы.
Гораздо труднее крановщице Зинке («За глухим забором»). Это стихотворение верный показатель, что поэзия Марьева все-таки намного превышала его журналистские возможности. Создавая это ярко самобытное свое произведений поэт как будто работал над одним