Год, когда мне исполнилось тринадцать, стал наихудшим годом моей жизни. Я не была готова к своей внешности, не была готова к тому, что на меня уже не смотрели как на маленькую девочку. Не готова к новой школе, наркотикам и травившему меня однокласснику-социопату. Не готова к еще одной новой школе несколько месяцев спустя, к еще большему количеству наркотиков, не готова для секса, на который я не дала полного согласия. И, разумеется, к тому, чтобы существовать среди всего этого в одиночку, а родители мало обращали на меня внимания.
В первый раз, когда я попробовала наркотики, то забыла о том, что надо было бы испугаться. Мне только-только исполнилось тринадцать. Во второй раз я сделала это самостоятельно. Я чувствовала себя в безопасности, обнаружив в себе нечто такое, что дало мне силы контролировать свои чувства.
С самого начала мне понравилось заниматься этим в одиночку. Где-то глубоко внутри я понимала, что для девочки тринадцати лет неестественно так наслаждаться этим. Но мне было наплевать. Секреты давались мне легко. Я, сколько себя помню, всегда держала какие-то стороны моей жизни в тайне.
На следующий год я опять оказалась в новой школе. Предполагалось, что я начну все с начала, но, конечно же, я оставалась тем же человеком. Я присутствовала там наполовину. Я знала, что нужно завести друзей, но не помнила, как улыбаться. Я едва могла говорить. Меня окружали секреты, давила эмоциональная травма, с которой я не умела справляться. Было начало девяностых. В те годы никто не говорил о посттравматических стрессах, особенно по отношению к ученицам средних классов, учащихся на одни пятерки и так хорошо умеющих хранить свои секреты.
О нанесении себе вреда тоже было не принято говорить. Я думала, это мое изобретение. Думала, что этим в мире занимаюсь одна я. Я сидела в своей комнате вечером со швейной иголкой или булавкой и нагревала ее на пламени свечи так, что она раскалялась. И колола себе руки до тех пор, пока не начинала чувствовать боль только в одной точке. Тяжкое бремя моих негативных эмоций в эти моменты испарялось. Но потом они, конечно же, возвращались.
В восьмом классе я стала носить с собой тупой карманный нож. Я садилась на пол своей ванной комнаты рядом с наполненной водой ванной и боялась залезть в нее, боялась осуществить свой план. Я подносила нож к кисти и наблюдала, как на ней отпечатывается лезвие, когда я давила на него. Я занималась этим часами. Но я никогда не нажимала на лезвие достаточно сильно.
Не знаю, взаправду ли я хотела умереть. Не знаю, хотела ли я смерти навсегда. Знаю лишь, что хотела перестать чувствовать. Хотела спастись от самой себя. Наркотики и нанесение вреда глушили боль год или около того, но к тому времени, как мне исполнилось четырнадцать и я училась уже в четвертой средней школе, что бы я ни делала, я не могла сдерживать свои чувства.
Я видела два выхода из положения: умереть или попросить о помощи. Умереть не получалось. Что-то не позволяло мне воткнуть в себя лезвие того ножа. Я инстинктивно