Только почему, почему, терзал меня вопрос: вот эти люди, которых я никогда не видел, например, две выгуливавшие обезьянку тени – не заведут кошек? Понятно: не хотят детей – но кошек? Из милосердия, дабы не пришлось выкидывать котят на улицу – и чтоб потом их, выросших ворами, злыми на мир итальянскими – «русская Венеция!» – фашистами, не пришлось истреблять?
Да полноте вам врать! Полноте!
Я вонзился в знакомое лицо человека, а оно и вправду, вследствие долгих лет жизни, благости и счастья этой жизни, растеклось на половину его туши. Гена, Геннадий, Генка. Друг мой, пусть друг, пусть был, а сейчас – приятель, товарищ, товарищ, приятель, кирпич, стекло, канава, свалка…
– Ну, как в вузе? – спросил я первым делом, пока приветы разлетались скромным эхом; Генка – поступил, недавно, в аспирантуру, или в магистратуру, или еще каким умным местом себя закрепостил.
– Тепло, светло и мухи не кусают, – любопытно осматривая меня; не виделись примерно месяц.
– Хоть кому-то, хоть где-то тепло! – восклицаю я, и мы топчем Невский проспект.
А он снова раскладывается в неплохо убранные, подметенные пространства, что, кувыркаясь, замещают ближайшим горизонтом только что пройденные отрезки; акробаты; вот только что слева от меня высилось подпертое колоннами нескромное здание, убранствами щеголяющее – то ли театр, то ли уж кинотеатр, то ли – архитектура ради архитектуры… и, метров сто спустя, оно вновь – справа, а позади – то, что было эти сто метров назад – впереди, то есть тут, видите ли, всё – как положено, только здания скачут как хотят, акробаты кирпичей, стекла, канав и свалок…
Город загнул нас куда-то влево аккурат перед мостом, и пронес на товарной ленте очередной набережной, вдоль которой по такой же, только гораздо более широкой, ленте воды товаром продвигался катер с купившими и купленными людьми, фотографирующими обширные виды «окна», еще, впрочем, не успевшие начаться, и потому в объективе хоронили виды стенок канала, массивные и грациозные, чего уж тут говорить, но с тем же успехом можно радостно фотографировать стену своего дома – когда тебя замуровали в пол.
Тоже: новый вид, новая перспектива, угол, всё новое, и объективу радостно от новизны перечисленного!
И вот нас, наконец, вынесло к гранитному берегу, с которого открывался вид на противоположный, и там, спорим, такая же товарная лента выносит людей упереться в гранит руками, находясь в прямоугольнике объектива, или в квадрате, или как там еще изгаляются свирепые воители туризма или нескончаемой культурной прогулки; мы – в одном огромном супермаркете, и конкретно мы, два берега – фотографирующие друг друга ряды выставленных напротив друг друга овощей и фруктов; конечно, сфоткать хотим не вражье племя, чьи флаги в гости к нам вдруг –