– Помню, помню; нехилый – сам посмотри. Ты по чему судил, что «нехилый»? По куртке моей что ли? А я и не догнал. Ну, сам посмотри всё ж – вон там стояли тенты какие-то, или как эта херня называется – за две бля минуты смял половину, ну щас расставили обратно, некоторые… Они думали, что спасут этим свои пожитки, торговлю – от дождя, ага, дважды! Так бы хоть промыли – я вон куртку давно не мыл! Не стирал. А так – ну, видишь… – показал в сторону небольшого канала за парком, – Там вон, видно, отсюда даже, какая-то бабка, видимо, не зная законов последних, да и проходившая полиция не знает походу тоже, не обратила внимания – так вот, она сидела -сидела, расставив ящики с помидорами, с огурцами, с картошечкой – и увидев тучи, натянула… ну, не смотри так, мать твою, не тент, а херню короче какую-то натянула, ткань на двух палках, хер знает, во что воткнула их – так на нее она и упала с дождем, она запаниковала, руками-ногами бултыхается, пока бултыхается – расталкивает свои ящики, там два опрокинула и из них навыкатывалось – что просто в грязюку, уже не купит никто, что под колеса автомобилей, только птицам клевать потом!…
Длинная речь не была полна сочувствием, но беспокойство выдавало Гену – человека, что, в общем, болен примерно тем же холодом, что и я, но результат от этого разный. Беспокойство речи, структура, формы, выдавали озабоченность судьбой бабки, тем более что он, видимо, на этой же мысли опять осев, мне ее так и не пересказал:
– А бабка – что?
– Да всё – бабка. Обморок, я мимо как раз шел. Я скорую вызвал, и тут еще хуже, мля – пока понял-осознал, что звоню в пожарную вместо скорой, а в шоке я еще объяснял им по телефону: «Алло, скорая, адрес такой… скорая, адрес такой… да что такое-то, адрес вон такой!» – могли бы и перенаправить звонок, сволота! – ну, пока то да сё, уж кто-то поопытней вызвал да приехала, и увезла. Обидно.
– Так тебя что беспокоит больше – обида за свою неудачу или бабкина беда?
Сначала Гена, не задумываясь, раскрыл рот для ответа, очень напомнив ту женщину; я уж начал бояться, что у него где-то в кармане тоже плоскогубцы имеются. Но он вдруг смолк на полуслове, полуслово было слогом, растянувшимся и оборванным: «ка…».
– … нава. Стройка. Кирпич. Стекло, – договорил я за него.
– Это что, Блок? – посуровев, попытался он отшутиться, пошутить, вышутить свой стыд, но вновь умолк.
– Не, не. Блок это другое. Я, кстати, буквально только что…
И я рассказал ему свое небольшое путешествие в мир сытной поэзии.
Мы передвигались вдоль пастей переулков, вдоль наземного течения людей, благословенных нескончаемым солнцем летнего дня, машин, животных, домишек, воплощенных в материальное денег; уместно всё!
Вот бодрый, всезнающий и хозяин-всему