Двое суток проплутал – это мелочи. Наши мальчики на Байкале по месяцу в тайге шарахались, никто не замерз. Только одного шатун сожрал, и то карабин подвел. Взял бы «Мосина», жил бы до сих пор, а «Лось» вечно перекашивает патрон. В институте, как и в совхозе, хорошие карабины в дефиците. Мы дарим братьям за границей, гноим на складах первоклассное оружие, но своим охотникам-профессионалам, охотоведам и пастухам даем такой металлолом, что в руки взять противно.
Внизу сопку пересекает лощина со снегом мужчинам до… женщинам до пояса будет. Пришлось побарахтаться. А дальше до самой культбазы плато, на нем снег слизало, идти совсем легко.
Остается шагов пятьдесят, только бугор перевалить. На его вершине собаки и нарты, в двадцати шагах двери, за которыми… Чем Мария угостит? Видок-то у путешественника закопченный, заросший. Снежком оттереться, что ли? А-а, только грязь размажется. Придется предстать перед славными представителями северного оленеводства таким, каков есть.
Потихоньку выплывает крыша, уже дверь видна, открыта. Собак и нарты разглядеть не удалось – все зашевелилось, замелькали лица, посыпались хлопки по спине, по плечам, руки загудели от тисканий.
Первый Юра.
– Ноги?
– Ноги как ноги. Что сапоги не почистил?
– Отморозил?
– Мороза вроде не было.
– Что отморозил?
– Двое суток.
Уже и не понять, кто спрашивает.
– Почему оттуда? Ушел-то туда!
– Земля-то круглая. Да, а почему нет оркестра?
– Вельгоша приедет – устроит.
– Пока не приехал, надо успеть перекусить.
Весь гамуз с шутками вваливается на культбазу.
– Ой, Патя!
Мария радуется очень искренне. Кроме неподдельной улыбки об этом говорит миска с наваристым бульоном и кусочками оленьего языка.
Рома уже кричит по рации:
– Отбой, Григорий Владимирович, человек нашелся. Нет, сам вышел.
Понемногу все успокаиваются и продолжают брошенные дела. Кто строгает, кто читает, кто точит нож, а наиболее заядлые картежники режутся в «тысячу».
Разве ж дадут человеку спокойно поесть? За окном рев «газона». Судя по выражению лица, Илья Иванович только что с похорон. Коротко, с чувством жмет руку и падает на кровать, даже не снимая малахая. Потапенко переживал не так эмоционально.
– Жрешь, паразит? Ты почему не замерз?
– А что, в плане покойник?
Последний – старик Вантулян. Долго не выпускает мою руку из своих ладоней:
– Спасибо, спасибо тебе!
А на глазах у него слезы!
– За что, Николай Васильевич?
– За то, что вышел, спасибо!
Кусок