Я видел, – продолжал он свою горькую думу, как её чистые и не замутненные ничем и никем глаза часто затягивались пеленой недоверия, затравленной настороженности, пока не тонули в пучине грусти, не проходящей даже во время её самого искреннего смеха.. А она смеялась очень редко: жизнь не позволяла…»
Наташа возникала перед ним то совершенно иной, девятнадцатилетней, то в расцвете мягкой, манящей красоты, то видел её в день его отъезда в Москву. Сколько грусти, рвущей сердце, было в её глазах! Сколько борьбы, нечеловеческой, неземной! Он, Горин, это видел… И он, Горин, тоже страдал…
Вспомнилось, как перед последним экзаменом зимней сессии на 4-м курсе пришло письмо от матери, определившее всю его жизнь и всё, что в ней было потом.
«Вадик, сынок! Не знаю, с чего начать свой разговор, но выхода нет. Поподумала я и слёз сколько пролила, а придумать так ничего и не сумела. Отец наш последний год шибко хворать стал. Пуля у него в лёгком, говорит он, шевелится. Почти не работает. А што мы без него? Я со своими ногами не работник. Юра совсем еще несмышленыш. Одна надёжа на тебя.
Сыночек мой, ты уж прости, но, может, ты будешь учиться заочно, как Сашка Громов? У нас, говорят, завод будет большой, там, где были мастерские и сейчас туда людей берут. Ты узнай в своем институте. Может, можно тебе здесь доучиться…»
Приехал на каникулы, оказалось – навсегда. Только звякнула щеколда калитки, вышла мать, едва передвигая свои распухшие со вздутыми венами ноги; вихрем налетел десятилетний Юра, схватил руками за шею и повис на нём, обхватив талию ногами. А на веранде уже стучал ногой-костяшкой отец и добродушно ворчал:
– Ишь, старая, чего придумала, пока я в больнице лежал? Парня с учебы сорвать. Ты что? Меня уже хоронить собралась? Ну, болел… С кем не бывает! Пошевелилась там пулька клятая, затихнет. А ты вот что, Вадька, и не смей делать всё, как мать говорит. Что это за учеба, когда работать надо? Помогать шибко мы тебе не сможем, ты уж сам как-нибудь, а мать и сына я еще в состоянии прокормить.
– Хорошо, хорошо, папа. Так и будет, как ты советуешь, – ответил Вадим, целуя по очереди всех своих родных. – А как у тебя дела, братуха?
– Всё хорошо. В школе одни пятерки. Только вот… – и пошел выкладывать все свои ребячьи жизненные неувязки.
Вадим почесал затылок, не в силах ответить на все возникшие дома вопросы.
– Ладно. Разберемся. Вникнем во все твои проблемы.
Вадим видел, что отец просто хорохорится и старается в его присутствии прибодриться. Вид у него был неважный: синюшного цвета кожа обтягивала выпирающие скулы, глаза под набухшими веками… Бессонница, наверное, измучила их.
Вадим решил окончательно: жизнь свою надо перестраивать! И не раздумывая более ни дня, ни часа – решил вернуться к родителям.
Поехал