Например, творог или колбасу, а также рулет и сало, джем и овсяное печенье.
Вчера, когда он доставал пачку творога из холодильника и потом открывал ее – разрывая целлофановую упаковку, – пачка вылетела из рук и упала в мойку. Прямиком в залитую водой кастрюлю с остатками позавчерашней пшенно-рисовой каши «Дружба». Пачка немного покачалась на поверхности, как старая серая плоскодонка с пробитым днищем, и мирно ушла на дно. Сразу как-то пахнуло выжженными степями, лиманами, таманщиной и Кравчинским.
Это была уже не рассеянность, это было гораздо неприятнее – признаки (или призраки) невезения.
В тот день, когда начались неизвестные события, небо над городом было нарисованным, совершенно неестественным и абсолютно неподвижным. А голубь Уильям взлетел над двором дома, сделал круг и приземлился у помойки, где столетняя, в зеленой вязаной крупной ячейкой кофте, старуха Агатова рассыпала пшено, специально для птиц. Дура, подумал голубь Уильям, сама жри свое зерно, и начал клевать.
Казимир этого не видел.
Казимир Ромуальдович с детства писал стихи, лет с пяти, и утверждал, что им руководит – рифма. Что рифма, это просто ключ, который открывает новую дверь, бац – срифмовал, повернул и оказался в совершенно незнакомой местности. Стоишь, оглядываешься, и надо двигаться дальше. А когда стихи не пишешь, то ключ на серебряной цепочке серебряного века вешаешь на шею.
Так что не обижайтесь.
И еще, что поэзия в большинстве своем должна быть темна и непонятна непосвященным. Раз она идет от камлания, заклинаний и завуалированных просьб к богам. Если она идет от шаманства и искр шампанского.
Стихи же самого Казимира были на удивление плохи, балансируя между откровенной неумелостью и внезапными прорывами в пошлость.
В это же время, что кружившийся голубь Уильям и старуха Агатова, на улице находилась соседка Кима – Аглая Тихоновна Печерская. Бывшая роковая дама. Ныне – консультантка на пенсии, внимательно следившая за ситуацией во дворе, которая менялась редко.
Аглая Тихоновна Печерская третий год читала роман Валерия Брюсова «Огненный ангел» и не могла дочитать. Роман был издан в мягкой обложке и за эти три года успел сильно истрепаться – обложка кое-где надорвалась и поцарапалась, страницы загнулись. Книге это шло. Аглае Тихоновне отнюдь.
Она, бедная, как забуксовала на сто двадцать третьей странице, так и ни с места. Ни туда, ни сюда. Внук Гера Корчевников, обычно равнодушный к делам бабки, сочувствуя, говорил, брось ты эту ерунду, Аглая, ведь сплошное упадничество и декаданс! Печерская не бросала, все одно дочитаю, твердила с утра до ночи.
Я – она.
Казимир думал.
Женщины, которых на сайте называли, независимо от возраста, невыносимо