На рассвете я умывалась, надевала шорты с майкой и уходила бегать. Туман висел над полями крупными каплями, мычали коровы, бредя в стадо, где-то вдалеке взлаивали собаки, трава, мокрая от росы, жгла ледяным холодом голые ноги, тряпочные кеды моментально промокали, в затылке пульсировала боль. А я бежала и бежала, вдоль рощи, вдоль посадок, вдоль поля, бежала, пока в легких не начинало жечь от утренней прохлады, а в голове не оставалось ни единой мысли.
В иные дни я возвращалась с пробежки и видела деда с лейкой или секатором, упоенно возящегося в огороде, и сердце топила огромная бесстыдная радость. Но случалось, что я по возвращении заставала у ворот машину скорой помощи, и тогда мне хотелось опуститься прямо в дорожную пыль и завыть.
Днем я часто уходила все в те же посадки, на реку, доставала припрятанную в зарослях рябины под камнем пачку сигарет и долго, отчаянно курила, сидя где-нибудь на пригорке, пуская клубы дыма в полинявшее августовское небо, в бессильной злости от невозможности что—то изменить.
Еще под сердцем ковырялся противный червячок ревности – как-то там мой Димка? Сама же сказала, что мы просто друзья. А вдруг найдет себе кого-нибудь. И так горько становилось, что табачный вкус не мог перебить эту горечь. И ничто не могло. Я собирала наспех букет из разноцветных листьев, полевых цветов и рябиновых веток и брела домой с огромной тяжестью на душе.
С такой же тяжестью отправилась я на учебу в начале сентября. Дед держался молодцом, и я снова подумала, что все еще может обойтись.
Мама, словно стараясь загладить резкие слова в мой адрес, накупила мне кучу обновок, но они меня не радовали. Мир вокруг словно потерял резкость.
Разве когда Димка встретил меня на выходе из аудитории после первой пары, меня немного попустило.
Мы пошли на задний двор на полюбившееся нам во время летней практики бревно, и там, глотая слезы и ломая одну сигарету за другой, рассказала другу про деда, и про рак, и про утренний бег без смысла и цели.
Димка молча привлек меня к себе и долго гладил по волосам.
Слова – любые, были бы бессмысленны. А прикосновения утешали, убаюкивали, и я цеплялась за них, будто за якорь.
И нет. Нет. Не обошлось. Схоронили мы дедушку в начале октября.
Жизнь понеслась дальше. Учеба, чертежи, семинары, поцелуи на переменах.
А когда листья снова дождем полились с берез