Встреча обывателя с «авторитетом» – обескураживает, мобилизует, вносит странную неопределенность в настоящую жизнь, – «выбивает почву из- под ног». Нечаянно «налетевший» на «авторитета» – уже, несомненно и крепко виноват, должен как-то оправдываться, держать ответ, играть роль, либо сражаться на смерть, точнее, умирать.
Здесь обнаруживается какая-то фундаментальная сложность бытия. Дело в том, что для обыденного сознания жизнь и смерть разведены, предполагается, что у человека есть выбор в этом плане, есть «пространство и время» для соответствующего размышления, формирования… Но перед «авторитетом» все сминается в чудовищную кашу. «Можа, убью, а можа, помилую… Не знаю. Вот, истинное слово сказал!» «Вот ты и бодрствуй предо «мною»!
И глядит, эд ак, пытливо, знаете, весело, с укоризною… «Да ты, чай, сдрейфил, ваше благородие…» И неизменный античный хор – всевидящее око: «Га-га-га!»
Первобытная теневая структура власти не делегирует жизнь, бытие, но необратимо «понижает» другого человека. Обнаруживает его условность, тварность, хрупкость, и, главное, – довольно быстрое размежевание с идеалами. Голод, холод, принудительная бессмысленная работа, социальная отчужденность, будничное насилие, болезни, бесправие, безмолвие. И, затем, в этой определившейся повседневности, новое явление авторитета, как Ваала- Хозяина данного места, своеобразного гения лагерной территории. И соответствующее назидание.
Общество поражает преступника в правах, временно размещает его «в местах лишения свободы», надеясь на перевоспитание, изменение ценностей, пробуждение ответственности в перспективе обретения свободы. Но «зона» обладает собственными ценностями и способна донести их многим и многим. Внешние ограничения и внутренний режим органично преобразуются в последовательную идеологию насилия.
«Я был ошеломлен глубиной и разнообразием жизни. Я увидел, как низко может упасть человек и как высоко он может парить.
Впервые я понял, что такое свобода, жестокость, насилие. Я увидел свободу за решеткой. Жестокость, бессмысленную, как поэзия. Насилие, обыденное, как сырость.
Я увидел человека, полностью низведенного до животного состояния. Я увидел, чему он способен радоваться. И, мне кажется, я прозрел».
(Сергей Довлатов. «Зона»).
Новое видение человека, масштаба человеческого, трагизма его жизни, соприсутствия в нем добра и зла как равных грозных стихий, как двух бездн, -вот, трудная истина, подлинная природа и положение вещей в мире. Прочее, внешнее, бывшее, обычно отодвигается,