Человеку не следует быть неумолимым, ведь, умолимы сами бессмертные боги… Молитвы смиренны, непритязательны, невзрачны, словно какие старухи нищенки и попрошайки, «хромны и морщинисты», пугливые, не смеющие поднять глаза, смотрящие всегда куда-то вкось… И всегда ходят, таскаются за раздраженной, обиженной душой неотвязно, словно им и дела больше нет на всем белом свете… Медлительные, привычные к ударам, оскорблениям, насмешкам…
Гонимые и назойливые, вновь и вновь, предстающие глазам гордого человека, моля, шепча невнятицей, плачась тихо, горько, привычно о милости, прощении, о снисхождении, – эти старицы, они, ведь, смиренные дочери Зевса…
Непреклонный гнев святотатственен. Гневающийся без меры, ненавистен и богам и людям, а это тяжелейшая участь. Нельзя испытывать терпение людей в беде; дело может зайти далеко, и, потом, даже, если ты решишься помочь, не успеешь, будет слишком поздно и тебе это не простят…
«Ты не без права гневался прежде», но ныне, я, твой воспитатель… Я помню тебя ребенком, говорю тебе «сын мой смири же высокую душу»…Храбрый особо нуждается во внимании к мольбам, к милосердию. Еще говорю: умолимы и самые боги, столь превысшие нас и величьем и силой.
(Ил. IX.495.)
Ахилл не хочет слышать. Он находит в Фениксе еще одного «сильного посла» ненавистного Агамемнона.
«Не волнуй ты души сыну Атрея в угодность». Тебе не должно служить тому, кто меня оскорбляет. Впрочем, если ты меня любишь, оставайся здесь у меня…
И, далее, царственное движение бровями Патроклу, – мол, приготовь дедушке постель, прочие же поймут: разговор окончен.
К сердцу героя, болящему, уязвленному, взволнованному пробивается боевой товарищ, славный Аякс Теламонов. Этот не льстит и не уговаривает. Встает первый, обращаясь к Одиссею:
«Пошли. Ахиллес мирмидонец дикую в сердце вложил за предел выходящую гордость!
Смертный суровый! В ничто поставляет и дружбу он ближних… Смертный с душою бесчувственной!
Брат за убитого брата, даже за сына убитого пеню отец принимает…»
И, оборачиваясь к Ахллесу, ясно и жестко:
В сердце тебе бесконечный мерзостный гнев положили бессмертные боги… из-за девки одной».
(Ил. IX.630—635)
И Ахиллес отвечает ему кротко, с болью и благодарностью:
«Друг, ты говоришь сам от души», но пойми «сердце мое раздымается гневом лишь вспомню о том я, как обесчестил меня перед целым народом ахейским царь Агамемнон».
И, далее, заявление истинной человеческой немощи:
«Не могу справиться с сердцем»… Не могу против сердца идти в битву, впрочем, если до моих мирмидонцев дело дойдет боевое, посмотрим, – «не уймется ли Гектор неистовый».
Вот, где битва!
Дело, таким образом, все же сдвигается с мертвой точки. Ахилл остается отстраненн