Подле судов удержались от бега ахейские мужи.
Там ободряя друг друга и руки горе воздевая,
Всех олимпийских богов умоляли мольбой громогласной».
(Ил.VIII. 335—345)
И были услышаны. Афина и Гера, покровительствующие ахейцам, не выдержав, бросаются на помощь, но тут же останавливаются жестко одернутые Зевсом; устрашенные, опечаленные покорно возвращаются на Олимп, садятся «в златые кресла», вынужденные наблюдать избиение своих любимцев.
«Хорошо что вы послушались» – ободряет их Зевс, – а то бы, ведь, никогда уже и не вернулись на эти места. Теперь смотрите, «как будет Кронид многомощный
Боле еще истреблять ополчение храбрых данаев:
Ибо от брани руки не спокоит стремительный Гектор
Прежде, пока при судах не воспрянет Пелид быстроногий,
В день как уже пред кормами их воинства будут сражаться,
В страшной столпясь тесноте, вкруг Патроклова мертвого тела.
Так суждено!»
А пылающий гнев жены Верховный вменяет в ничто.
(Ил.VIII. 470—480).
Миф есть рассказ о необратимых событиях. Люди и боги начинают, ведут войну, но оказываются в другой, несравненно большей истории, которая необратимо увязывает события, вещи, людей и зверей, присутствующих, но и отсутствующих, живых и мертвых, бессмертных и смертных. Кто и когда открыл эту Большую историю, длящуюся ныне, чудесную и страшную, которую складывает и выпевает поэт?
Если смотреть по масштабу и единству художественной связности повествования, то, конечно, Гомер, кто бы он ни был. Но по его собственному убеждению – боги, Зевс. Впрочем, сам автор не задается подобным вопросом, вернее, не рассчитывает получить ответ. Он знает, что знает немного, что-то высматривает, глубоко переживает и не пытается даже разделить известное от неизвестного в обычае нашего разумения, – вряд – ли, Гомер способен был поставить подобную задачу, и, если бы понял наши намерения, то, конечно, не одобрил.
Все видимое всегда беременно невидимым. Боги и Зевс проживают неподалеку, а то и просто становятся рядом в битве. В Большой Истории, настоящей жизни, если угодно, только Зевс желает и творит что хочет. Гера поясняет Афине:
«Нет светлоокая дочь Эгиохова! Я не желаю
Я не позволю себе против Зевса за смертных сражаться!
Пусть между ними единый живет, а другой погибает,
Как предназначено; Зевс совещаяся с собственным сердцем
Сам да присудит, что следует Трои сынам и ахейцам».
(Ил.VIII.430)
И то, что хочет Верховный – знает он сам. Здесь намечена граница мысли, но не граница данности. Зевс не решается спасти Сарпедона, перевоспитать склочную жену или избавить от смерти, страданий людей, не потому что он не может этого сделать. У богов свои соображения; люди, отчасти могут опознавать вышнюю волю, но и заблуждаться. В целом, большей частью, герои Гомера могут лишь довериться богу в неведении. Вот это неведомое, исходящее от богов есть Судьба.
Рати уже