– Прощайте, барон, – претендент уныло поплелся к дверям, и жалкая шпага била его по бедру, а в руке трепетала – не менее жалкая шляпа. Герхард с сочувствием смотрел ему вслед. «Красив, очень красив. Но увы – столь же глуп и низкороден. И, похоже, слегка сумасшедший. А жаль – можно было бы придать его в канцелярию к Виллиму де Монэ, они хорошо бы смотрелись на контрасте».
В дверях отвергнутый претендент столкнулся с Рене, и прошел мимо, не взглянув – а Рене залюбовался.
– Кто это был, папи? – быстро спросил он отца.
– Соискатель камер-юнкерства, месье Эрик Бюрен, – издевательски отрекомендовал претендента Герхард, – Этот малый считает, что он родственник французского маршала. А на деле – даже не совсем дворянин.
– Мы его берем? – с надеждой спросил Рене.
– Упаси бог, – отмахнулся отец.
– Ну вот, лишил меня такой игрушки, – разочарованно вздохнул Рене.
– Отчего ты здесь, а не с принцессой? – отец посмотрел на него с подозрением, – Ты же собирался весь вечер для нее петь.
– Меня изгнали, – пожал плечами Рене, – явился ревнивый муж, и смотрел на меня, как Папа на Лютера, вот Юлиана и вывела меня прочь – от скандала.
– Тебе следует быть осторожнее, – предупредил Герхард.
– Как здесь говорят, я не кладу все яйца в одну корзину, и есть, кому прикрыть мой тыл, если принц решит от меня избавиться, – самодовольно произнес Рене.
– Только царица и кронпринцесса ненавидят друг друга, – как бы про себя проговорил Герхард.
– Это не беда, – легкомысленно отвечал Рене, – все мои друзья – между собою враги. Кроме Остермана – он, как и я, любезен со всеми.
– Остерман? Ты не боишься его – он дергает людей за ниточки, как марионетки? – предостерег Герхард.
– Такова его манера, Хайни – кукловод, – рассмеялся Рене, – но что дурного, если один может задумать интригу, а второй – в силах ее осуществить, и обоих это устраивает? Мы дополняем друг друга, и каждый на своем месте, а что меня считают марионеткой – так пусть люди так думают, лучше слыть дураком, чем слишком умным. Я-то знаю, что он за человек, и вижу его приемы, и я вижу, что он любит меня – по-своему, мой зайчик Хайни.
– Зайчик? – усмехнулся Герхард. У Остермана была короткая верхняя губа, и в самом деле придававшая ему сходство с этим зверьком, – Что-то ты нежно стал говорить о мужчинах. Не научил ли Гасси тебя дурному? – с притворной веселостью спросил сына Герхард.
– Увы, хотя бы в одном я невинен, – признался беспечно Рене, – и не ступал еще на эту незнакомую землю. Хотя, как увидишь иногда такого вот месье Эрика – и хочется…
То ли ранним утром, то ли поздней ночью – этот час зовется еще «между волком и собакой» – Рене поскребся в комнату к своему бывшему