Хасинто глубоко и медленно задышал, пытаясь преодолеть готовую накатить панику. Подумаешь, кладбище! Главное, он видел в ложе четвертый силуэт, наверняка принадлежащий Марите. Помнится, в церкви Хасинто подумал, что она на сносях. Но кто знает, вдруг она недавно родила, а ребенок умер? Ничего удивительного, если горюющая мать проводит дни и ночи у могилы, заодно это объясняет, почему дон Иньиго избегает о ней говорить: может, ему совестно, что он весел, занят обычными делами, а не страдает по своему дитю вместе с женой. Ведь умри сама Марита, сеньору незачем было бы это скрывать.
Он кое-как успокоил себя этими мыслями. Смотря под ноги, чтобы снова не споткнуться, двинулся между редких могил, обрамленных ползучими кустарниками. Скоро оказался у заднего оконца церкви; оттуда сочился свет, перекрещиваясь и сливаясь с подрагивающим лучом лампы. На другом конце кладбища, словно отвечая ему, подмигивал еще один огонек. Нужно идти к нему: может, это светильник Мариты.
Десяток шагов и – точно! – уже различима хрупкая женская фигура со склоненной головой.
– Марита… – шепнул Хасинто. Она не услышала, он позвал громче: – Марита!
Тут же осекся. Надо же, на радостях он не подумал ни об осторожности, ни о чести возлюбленной. Ведь она здесь не одна, наверное, а в сопровождении рыцаря, приставленного супругом, или прислужницы.
– Донья Табита, вы здесь? Меня прислал к вам дон Иньиго.
В ответ тишина. Неужели любимая так погружена в горе, что не слышит?
Хасинто подошел ближе.
– Донья Мария Та… – начал он решительным голосом, а закончил слабым: – Царица небесная…
Ибо перед ним была она – дева Мария, королева небес. Изящные складки одеяния, склоненная голова под покрывалом и застывшая улыбка на каменном лике. Статуя. На постаменте перед ней стояла угасающая лампада, а по обе стороны тянулись надгробия. Маленькие и большие, украшенные херувимами обелиски и простые каменные кресты.
…где-то среди них моя Марита…
Подумал так – и сам испугался.
Нет! Этого быть не может!
На лбу выступила испарина. Губы дрожали, пальцы дрожали, светильник в руках ходуном ходил.
Нет-нет-нет, только не она! Только не Марита! Боже всемилостивый, не допусти!
Господь допустил.
…на все воля его…
Пятая могила слева. Неистово благоухают живые розы, а по краям надгробия вьются высеченные из камня – мертвые. Свиваются в петли, сплетаются в узлы. В середине плиты сверкает, обжигая глаза: донья Мария Табита Перес де Лара, сеньора де Кабрелес. Чуть ниже эпитафия «Да вознесет Господь в Царствие небесное».
Язык онемел и не двигается, горло перехватило – ни звука. Грудь вздымается и опускается быстро и часто, а воздуха не хватает. Задохнуться бы, лечь подле могилы, умереть у ног Мариты.
Хасинто опустился на колени, оледеневшими пальцами дотронулся