И деньги не делают людей счастливыми, думалось ей иной раз. Сколько она знает обеспеченных, но несчастливых людей! Не в деньгах счастье, – так говорили люди вокруг нее. Так с детства им внушали – в школе – учителя, дома – родители, так учили их, так воспитывала вся прежняя общественная система.
Но так говорят только те, которые никогда не испытывали жуткой унизительной нужды. Наверное, разный ведется отсчет у того, что называется «не счастьем», простой «несчастливостью». Для тех, кто нуждается, свой отсчет, а для тех, кто не знает нужды, свой. Разное у них понимание, разная и мера.
Надежда была только на детей, на то, что они вырастут, выучатся и поднимутся, и будут жить лучше, чем они. Но дети не радовали, и это только добавляло в жизнь ещё одну большую каплю несчастья, которая вскоре грозила переполнить всю чашу.
Муж бросил работать. Бросил из принципа, как только Катя перестала спать с ним в одной постели, а потом ещё вздумала подать на развод. И этот развод, наверное, был не вовремя, он только озлобил его.
Глядя на отца, не работали и дети. И было оправдание – безработица кругом. А пропитание само находилось, находились даже средства на выпивку, на табак. Родители по привычке суетились, кормили, так что голодать не приходилось.
И Катя по чьему-то совету занялась челночным бизнесом, надеясь поднять детей, выбраться хотя бы из крайней нужды. Одолжила пятьсот долларов и стала ездить в Китай за товаром, встроилась в ряды тех, кто уже не один год торговал на рынке.
Но этот тяжкий, верблюжий труд только громко называлось бизнесом, она, как и многие ее товарки, еле-еле сводили концы с концами. Правда, занявшись торговлей, она, дети и муж уже не голодали, денег хватало и на еду, и на одежду, но не более того. Что-то купить в дом или отложить на развитие бизнеса, чтобы расширить дело, улучшить, разнообразить ассортимент, снять или прикупить и переехать в теплое помещение, подальше от дождей и ветров и других капризов погоды уже не приходилось. Вся прибыль проедалась, уходила в желудок и на обычные, семейные нужды, помощи от семьи никакой нет, – разве можно одной подняться? Челночили, привозили товар и стояли тут, в этих металлических «халабудах», на морозе, в холод и в жару, в ветер только потому, чтобы добыть хоть какое-то пропитание. Аренда же в крытых помещениях была страшно дорогая, не подступись, не по карману. На мужей не надеялись, многие сами сидели на шее своих жен, не одна она такая.
Челночный уличный и рыночный бизнес уже приходил в упадок, не то, что в первое время, в начале девяностых, когда любой товар расхватывался с колес. С улиц этот мелкий бизнес постепенно вытеснили на рынки. Кто из этих мелких торговцев успел за это время подняться, тот прикупил помещения, а может, и не одно, торговал цивилизованно, не зависел от капризов погоды. И власть смотрела на этот бизнес косо, теснила его, зажимала, душила различными запретами, арендной платой за