Глаза открылись через час – если можно было верить часам. На улице был ранний вечер. Даня встал с кровати и с лёгким чувством вины снял ботинки. Затем вышел на балкон и уселся на его пороге. Сквозь решётку ограды видно было окно напротив. Оно было открыто, внутри квартиры перемещались её обитатели. Зажигали свет, переодевались в домашнее, готовили ужин и усаживались в большой гостиной перед телевизором. Разумеется, всех этих подробностей видно не было, но их можно было домыслить. Парижане возвращались домой после рабочего дня. Или, вместо дома, отправлялись за праздными вечерними развлечениями. Шли по улице девушки в лёгких платьях и смеялись о своём. Мимо них проезжали молодые парни на Веспах и не могли удержаться от того, чтобы не оглянуться, пускай даже с риском для жизни. Возможно, обогнув квартал с разных сторон, они случайно встретятся в одном и том же баре. Даже машины, проезжавшие, как и утром, по улице, теперь, казалось, передвигались мягче и нежнее, словно кошки, и в звуке их двигателей можно было даже различить некое воодушевление, словно им самим было в радость катать своих хозяев по остывающему после жаркого солнца городу.
Данила сидел, не шевелясь, и вспоминал сегодняшний день. Действительно, более чем достаточно впечатлений для одного дня. Всё прошло как во сне, когда одна за другой следует невероятные сцены, но вместе они не вызывают отторжения и даже сомнения, наоборот, такие сны сопровождаются неизбежным чувством гармонии, которое нарушается лишь пробуждением. Первым делом он отогнал от себя мысль о том, что вот-вот ему предстоит услышать звон будильника. Ну уж нет. Париж был реален, это следовало признать. И вслед за этим следовало взять себя в руки. Он чувствовал, что мечтательный туман, окутывавший его на протяжении всего дня, постепенно начал отступать. Подступала лёгкая тревога, не тревога, даже, а беспокойство. Наступала минутка здравомыслия,