Потом Эльнара прижалась лицом к теплым, доверчивым подмышкам. Глубоко вдохнула их запах и каждую из них, играя язычком, с огромной нежностью облобызала. Пусть они обычно скрыты от посторонних глаз, но в женской ласке и любви нуждаются отнюдь не меньше, чем любая иная часть восхитительного мужского тела, способного подарить женщине поистине неземное наслаждение.
Хотела было вернуться к надежной и заманчивой груди, дабы своими затвердевшими, и просто звенящими от возбуждения, сосками потереться о грудь Генриха, раскрасневшуюся от ее неистовых поцелуев, как вдруг словно бы невзначай жесткой, двухдневной щетиной он коснулся ее разгоряченного, нежного лица. Эльнара замерла, пытаясь справиться с головокружением, но король неумолимо продолжал ласкать ее щетиной, отчего Краса Востока едва не лезла на стенку.
Тогда Генрих решительно задрал подол белоснежного кисейного капота и уложил любимую лицом на стол, а сам, вынув свечку из ануса, вошел в ее набухшее, изнемогающее лоно. В свою очередь, Эльнара думала, что она не переживет этого умопомрачительного наслаждения. Вцепившись за край стола побелевшими пальцами, она почти непрерывно стонала, а перед мысленным взором Эли мелькала огромная серебристая рыба, которая то ныряла внутрь ее тела, то вдруг обратно выныривала. Эта удивительная рыба так заманчиво и невыразимо сладостно скользила вдоль упругих стенок ее пульсирующей пещерки, что Эльнара сама не понимала, как она от сильнейшего возбуждения до сих пор еще не потеряла сознание.
Внезапно рыбу заменил меч: большой, широкий, тяжелый, с какими – то бронзовыми завитушками на рукоятке. Медленно, но неотвратимо он вошел меж маленькими беззащитными ягодицами. И в тот же миг ее лоно, нежданно – негаданно оказавшееся на свободе, обильно залилось соками, которые, подобно вешним ручьям, заструились по предательски ослабевшим ногам. Пальцы сами собой разжались и, если бы не стол, Краса Востока могла бы, пожалуй, запросто упасть на пол.
Впрочем, на пике сладострастия она невольно приподнялась над столом и потянулась вперед, удивительно напоминая собой прекрасную белую лебедь, а потом, словно подстреленная птица, сложив бессильно чудные крылья, упала обратно. К счастью, ворох