– Произошло страшное… – На этом королевский страж замялся. Затем набрал воздуха в лёгкие и продолжил как можно громче: – Страшное недоразумение! Эти двое – он вскинул руку, показывая на осуждённых, – невиновны!
По площади прошёлся удивлённый гул, а комендант скорбным голосом, с которым он всегда зачитывал как обвинительные, так и оправдательные приговоры, продолжил:
– Именем короля! Приказано немедленно снять все обвинения и даровать свободу Доротее из Кордовы и Томасу из Торквемады!
После этих слов, начальник стражи приказал своим людям освободить заключённых, и с хмурым видом пошёл по направлению к своей лошади. Когда Томас оказался свободен, он подошёл к Доротее и крепко её обнял. Доротеа же была так поражена происходящим, что не могла говорить, и лишь уткнувшись носом в грудь Томаса, тихонько плакала. И тогда юноша стал гладить её по голове, и говорить ласково:
– Всё закончилось, любимая. Пойдём, я отведу тебя домой.
Когда молодые люди спускались с эшафота под одобрительные возгласы зевак, девушка сказала:
– Я видела карету, что подъехала к площади перед казнью. Кажется, я догадываюсь, кого мы должны за это благодарить.
– Я тоже видел карету, – согласился её спутник, – но поговорим об этом завтра, а на сегодня хватит впечатлений.
10. Благодарность
«Булочник Джузеппе сказал, что по пятницам Латиф из Висалы обычно бывает в Меските, и мы с Доротеей сразу туда направились.
– Не могу дождаться увидеть его! – Доротеа светилась радостью. – Ведь только благодаря благородству этого сеньора мы всё ещё живы!
Я кивнул и крепко обнял её за талию. Я не знал, что скажу Латифу, когда увижу его. Что можно сказать человеку, вытащившему тебя из прожорливой пасти смерти? Неужели достаточно того «спасибо», которое я говорю кухарке после вкусного ужина?.. Я думал над этим всё время, пока мы шли к Меските. Несмотря на то, что Мескита, бывшая ранее мечетью и мусульманской меккой, уже давно была освящена в христианскую церковь, её продолжали посещать и те, кто возносил свои молитвы к Аллаху, и те, кто возносил их к Иисусу.
Мусульмане прибывали к святыне в пятницу, и не заходя внутрь, прикладывали ладони к наружным стенам здания, словно салютуя своему старому генералу, к которому до сих пор питали трепет и уважение. Все, у кого была более смуглая кожа, чем у самих кастильцев, и всех исповедовавших ислам или носивших восточные одежды, называли в Кордове маврами. Латиф из Висалы тоже был мавром, но я предпочитал называть его «арабским вельможей» – ведь именно так он выглядел, и именно это звание ему больше всего подходило. Я совсем не знал, кем был этот араб из Висалы, а ещё несколько дней назад даже питал к нему